Никогда не называй это любовью
Шрифт:
Искренне Ваш
Ч. С. Парнем
В письме содержался один штрих, пугающий своей достоверностью: это упоминание о здоровье Чарлза, с учетом того, что он страшно не любил, когда ему задавали вопросы на эту тему.
Но после семичасового сна Чарлз, как следует отдохнувший, пребывал в прекрасном расположении духа.
– Я всегда гордился своей грамотностью. И никогда не написал бы слово «нерешительность» с ошибкой.
– А кто подразумевается
– Думаю, Иган. В то время он был казначеем Земельной лиги. Тут, очевидно, намекается, что между нами существовал этакий премиленький заговор. Но все равно никто этому не поверит, так к чему попусту волноваться?
– Но ведь публикация появилась в «Таймс», а здесь эта газета считается очень уважаемой.
– Насколько я понимаю, она больше не уважаемая газета, раз позволяет себя одурачивать. Да это же типичное очковтирательство! Но мы еще заставим этих мерзавцев принести публичные извинения!
Но до извинений было слишком далеко, поскольку сам премьер-министр, лорд Солзбури, поверил в эти письма. В Суонси он произнес речь, в которой заявил, что за всю историю британского правительства не было момента, когда бы человек, занимающий столь высокое положение, как мистер Гладстон, имел бы тесное общение с человеком, запятнавшим себя явными основаниями предположить, что он попустительствовал убийству. Мистер Чемберлен с откровенным удовольствием утверждал повсюду, что эти письма являют собой смертный приговор для Парнелла.
Проклятые статьи продолжали появляться на страницах газеты, но мистера Парнелла пока удавалось отговорить от намерения предпринять какие-либо действия по этому поводу. Ему говорили даже, что лондонский суд, по-видимому, признает его виновным. Безусловно, только не английский суд мог бы выступить против «Таймс».
Члены ирландской партии требовали создания в парламенте комиссию по расследованию обвинений, выдвигаемых против их лидера, но в этом им было отказано. Все выглядело так, словно это дело никогда не будет выяснено до конца.
Совершенно тщетно Кэтрин, Чарлз и их поверенный Джордж Льюис занимались графологическим исследованием, сравнивая почерк подложных писем с почерком писем тех, кого можно было заподозрить в содеянном. Кэтрин понимала: с самого начала Чарлз подозревал, что это дело рук Вилли. Если не он писал эти гадости, то по меньшей мере это было сделано по его наущению. Очень много времени Чарлз потратил на то, чтобы это доказать; он даже провел целый день в табачной лавке, ожидая возвращения домой некоей женщины, которая могла представить улики против капитана О'Ши.
Правительство все же было вынуждено назначить комиссию по расследованию дела с письмами, равно как и дел самой Земельной лиги, но прошло уже несколько месяцев, потом еще несколько пролетело, прежде чем уважаемая комиссия приступила к длительному и утомительному заседанию, продолжавшемуся несколько недель.
Со стороны «Таймс» юрисконсультом выступал весьма достопочтенный и грозный сэр Ричард Уэбстер, а со стороны мистера Парнелла – сэр Чарлз Рассел, которому ассистировал
Капитан О'Ши, выступавший в качестве свидетеля, с места дачи свидетельских показаний начал порицать попытку втянуть его в это дело, однако когда «был задан неприятный для него вопрос, ему пришлось ответить, что он не сомневается в том, что все письма написаны мистером Парнеллом».
Потом на место дачи свидетельских показаний взошел Пат Иган, которому также вменяли в вину изготовление поддельных писем, – он-то и представил наконец некую улику. Он поведал, как однажды получил просительное письмо от Ричарда Пиготта, очень нуждающегося в деньгах дублинского журналиста, написавшего слово «нерешительность» с буквой «и» вместо «е».
Чтобы зря не тратить времени, мистера Пиготта тут же вызвали в суд повесткой. Он приехал в Лондон – бессовестный, нахальный и полный дерзкой бравады, – взошел на место для дачи свидетельских показаний. Его не испугал даже такой грозный и знаменитый адвокат, как Ричард Уэбстер.
– Сколько вам лет?
– Сорок четыре года.
– Каков род ваших занятий?
– Я журналист.
– Вы занимаетесь журналистикой давно?
– Очень.
– В феврале тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года вы написали обвинительную статью насчет смертных казней в Манчестере?
– Да, я, – по-прежнему бодро отозвался мистер Пиготт.
– Вам что-нибудь говорит имя капитана О'Ши?
– Да, Мистер Льюис попросил меня рассказать, имеет ли какое-нибудь отношение капитан О'Ши к написанию этих писем: И я ясно ответил, что нет. Тогда он сказал, что для него это огромное облегчение, поскольку он был убежден, что эти письма написал капитан О'Ши.
– Вы находились на Или-Плэйс в пять часов вечера двадцать шестого октября?
– Да.
– Кто там еще был?
– Мистер Парнелл и мистер Льюис.
– И что произошло?
– Мистер Парнелл намеревался задать мне несколько определенных вопросов. Я ответил, что категорически против того, чтобы меня подвергали перекрестному допросу. Его манеры были весьма агрессивными. Повторив свои слова о том, что убежден, будто это я подделал письма, он заявил, что сумеет доказать, что я изготовлял и другие подделки.
Это сравнительно безобидное дознание продолжалось еще некоторое время. Мистер Пиготт, полноватый, лысеющий и развязный коротышка, был совершенно спокоен и, казалось, даже наслаждался собой. Он отвечал легко, без запинки. А если и нервничал, то умело скрывал это. Не впервые бойкий язык вытаскивал его из трудного положения.