Никогда не обманывай герцога
Шрифт:
Гарет взглянул на небо: дождь еще продолжал поливать, но уже не так яростно. Еще одна вспышка молнии, прорезавшая небо, осветила дом. Гарет снова перевел взгляд на стену, и тут ему показалось, что он заметил у башни… Движение? Свет? Пожалуй, то и другое, решил он. Последовала еще одна вспышка, более отдаленная, и на этот раз Гарет отчетливо увидел… женщину в белом.
Она шла в белой накидке словно привидение, воздев к небесам руки. Боже правый, она молила о смерти? Небо снова осветилось, окутав женщину бледным потусторонним светом. Казалось, она не обращала внимания на приближающуюся грозу, и Гарет,
Потом он, конечно, понял, что ему следовало позвать слуг, тогда его тапочки остались бы сухими и он не приобрел бы лишней заботы. Но под влиянием момента он сломя голову помчался по полукруглым коридорам и вверх-вниз по лестницам из одного крыла дома в другое, горячо молясь, чтобы Господь напомнил ему дорогу к выходу на стену. Неужели он забыл? Детьми они с Сирилом часто играли в башнях, сражаясь друг с другом на винтовых лестницах.
Она появилась перед Гаретом внезапно – закругленная деревянная дверь с коваными железными накладками, установленная под странным углом к стене. Распахнув ее, Гарет оказался в круглом зале башни. Лестница была как раз напротив, и он, поднявшись на половину пролета, увидел следующую дверь – узкую, дощатую, которая вела на стену. Но проклятая дверь оказалась запертой!
Мощным ударом плеча Гарет проложил себе дорогу, заставив дверь распахнуться в темноту на скрипящих петлях, и прямо напротив дверей увидел женщину, которая шла спиной к нему и, казалось, своим телом еще больше увеличивала напряженность в пространстве. Горизонт снова осветился, целиком озарив расположенную впереди восточную башню. Но Гарету не нужно было видеть лица женщины; он уже знал, кто она, – хотя, наверное, зная это с самого начала.
– Ваша светлость! – Его возгласа почти не было сльшно из-за рева дождя. – Антония! Стойте!
Но она не слышала Гарета. Он осторожно двинулся к ней, не обращая внимания на лужи. С намокшими от дождя светлыми волосами, свешивающимися до самой талии, она выглядела поразительно хрупкой и маленькой.
– Антония? – тихо повторил Гарет.
Когда же он дотронулся до ее плеча, женщина обернулась без всякой тревоги и посмотрела – нет, не на него, а сквозь него, и Гарету стало не по себе, особенно когда он увидел, что на ней нет ничего, кроме тонкой муслиновой ночной сорочки, которая теперь прилипла к потрясающе красивой груди.
– Антония, – тихо заговорил он, заставив себя перевести взгляд на ее лицо, – что вы здесь делаете?
– Беатрис… – забормотала она, не глядя на Гарета, – экипаж… слышите?
Она бросилась прочь, запустив руку в мокрые волосы, однако Гарет мягко, но решительно остановил ее, взяв за локоть.
– Кто такая Беатрис? – спросил он, стараясь перекрыть шум дождя.
– Все кончено, – хрипло проговорила Антония. – Это… это, должно быть, они?
– Антония, опомнитесь! Сегодня никто не придет.
– Дети, дети, – пробормотала она, с явным раздражением покачав головой. – Я должна подождать.
Герцогиня – лунатик! Или, быть может, немного сумасшедшая? Она, несомненно, не понимала, где находится, и Гарет почувствовал, что обязан во что бы то ни стало увести ее с этой стены, потому что молния может убить их обоих.
– Пойдемте внутрь, Антония. Я настаиваю. – Гарет потянул ее за руку.
– Нет! –
Антония сражалась с ним как маленькая ведьма, колотя обеими руками, царапая ногтями и стараясь высвободиться. Наконец ей все же это удалось, но на этот раз Гарет схватил ее в охапку и одной рукой крепко прижал к себе, стараясь не сделать ей больно, а она продолжала изо всех сил молотить его.
Тело Антонии оказалось маленьким, но на удивление сильным и к тому же – Боже, помоги ему! – очень соблазнительным. В течение, казалось, целой вечности Антония извивалась, вырывалась, наносила ему удары, а Гарет старался ее удержать, потому что все это происходило на высокой стене на фоне надвигающейся грозы, и ничто, кроме невысоких зубцов, не мешало им обоим кувырнуться через них и упасть на лежащие внизу скалы. Но в конце концов Гарету все же удалось своим телом прижать ее к стене башни.
– Стоп, Антония! – Она едва дышала, Гарет прижимал ее к себе, а дождь ручьями стекая по его лицу. – Ради Бога, стойте спокойно!
Антония начала плакать – вернее, это был раздирающий душу вой, и Гарету показалось, будто этот звук что-то разбудил у него внутри: это был ужас, разбивающий сердце Ужас. Когда у Антонии начали слабеть колени и ее обмякшее тело стало сползать вниз по стене, Гарет подхватил ее и положил ее голову себе на плечо, чтобы дать ей возможность выплакаться. Крепко держа Антонию другой рукой, он почувствовал, что женщина перестает сопротивляться, и, полностью прижав ее к себе, ощутил, как жизнь, сознание или что-то иное медленно возвращается к ней.
– Боже мой, Антония, – тихо прошептал Гарет в ее мокрые волосы, – вы до смерти меня напугали.
– Я… простите, – продолжая рыдать, ответила она. – Простите! О Господи!
– Послушайте, нужно уйти отсюда. Гроза снова приближается.
– О, не оставляйте меня! – всхлипывая, взмолилась Антония и, как утопающий, обхватила его руками за шею. – Я… просто не могу… – Она с новой силой зарыдала, издавая звуки, похожие на рев раненого зверя, и в душе Гарета что-то оборвалось. – Никто не придет, – пробормотала она сквозь слезы. – Простите, я… все перепутала.
– Все в порядке, дорогая. – Крепче обняв ее за талию и плечи, Гарет ощутил, как к нему прижимаются соблазнительные изгибы женского тела, которое оказалось восхитительно теплым, несмотря на дождь и остатки леденящего душу слепого страха. Господи, ну какая же он свинья… Голова Антонии снова лежала у него на плече, и женщина все еще продолжала рыдать так, словно ее сердце было готово разорваться. – Я вас не оставлю, – пообещал Гарет. – Пойдемте, Антония. Пойдемте в дом.
Не отпуская его шею, она в конце концов подняла голову и встретилась с ним взглядом. Ее глаза были переполнены эмоциями: страхом, страданием и чем-то еще, болезненно не дающим покоя, – каким-то предчувствием неотвратимого. Ее нижняя губа задрожала, и затем начало дрожать все тело, будто от безысходности и от того чувства, которое часто испытывает человек, счастливо избежавший грозившей ему опасности. Такое чувство подчас выливается в ненасытный голод и вызывает у человека желание ощутить себя по-настоящему, полностью живым.