Никогда не покидай меня
Шрифт:
— Спасибо.
Подойдя к бару, я вытащил бутылку.
— Со мной все в порядке.
Я наполнил два бокала виски и протянул один из них отцу.
— Что ты собираешься делать? — спросил он.
Я покачал головой.
— Не знаю. Я сказал Полу, что приеду на похороны, но сейчас не уверен, что сумею это сделать. Не знаю, смогу ли смотреть на нее.
Его глаза по-прежнему изучали мое лицо.
— Почему?
Я молча уставился на него и вдруг взорвался.
— Почему? Тебе это известно не хуже, чем мне.
Я опустился в кресло, стоящее возле бара, и закрыл лицо руками. Отец сел напротив меня.
— Почему ты так считаешь? — спросил он.
Я посмотрел на него горящими глазами.
— Потому что я занимался с ней любовью, лгал ей, давал обещания, которые не мог выполнить; потому что она верила мне, любила меня и надеялась, что я никогда не оставлю ее. И когда я покинул Элейн, она потеряла свое место в этом мире, потому что ее миром стал я.
Он медленно отпил виски, посмотрел на меня и наконец произнес:
— Ты действительно убежден в этом?
Я кивнул.
Он на мгновение задумался.
— Тогда ты должен отправиться туда и попросить у нее прощения. Иначе ты никогда не обретешь покоя.
— Но как я смогу это сделать, отец? — едва не закричал я.
Он поднялся на ноги.
— Сможешь, — уверенно сказал отец. — Потому что ты — мой сын, Бернард. Ты унаследовал многие мои слабости и недостатки, но ты не трус. Тебе будет тяжело, но ты сумеешь вымолить у нее прощение.
Дверь закрылась за ним, и я снова остался один. Посмотрел в окно. Сумерки опускались на город. Вот в такой же день несколько недель тому назад я впервые встретился с ней.
Где-то в промежутке между тем днем и сегодняшним находился ответ. Я должен был отыскать его.
Глава 1
Бреясь, я следил за ее отражением в уголке зеркала. Сквозь распахнутую дверь ванной я видел, как она сидит на кровати. Длинные, каштановые, с медным отливом волосы волнами падали на изящные белые плечи. Она прекрасно сохранилась, с гордостью подумал я. Глядя на нее, невозможно было поверить, что через три недели мы будем отмечать двадцатилетнюю годовщину нашей свадьбы.
Двадцать лет. Двое детей — девятнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь. А она по-прежнему выглядит как девочка. Стройная, узкокостная, она носила сейчас одежду того же двенадцатого размера, что и в год свадьбы. Ее серые глаза остались такими же живыми, а губы — нежными, пухлыми, свежими даже без помады. Рот Мардж свидетельствовал о доброте и цельности ее характера; подбородок был округлым, чуть широковатым, он говорил о прямоте, честности его обладательницы.
Я увидел, как она встала с кровати и надела платье.
Ее девичья фигура почти не изменилась, она до сих пор волновала меня. Отражение Мардж исчезло из зеркала.
Я сосредоточился на бритье. Провел пальцами по щеке.
Плохо. Вечно так. Я всегда дважды проходил по одному месту, прежде чем оно становилось безукоризненно гладким. Я, взяв помазок, начал повторно намыливать щеку. Внезапно заметил, что мурлычу себе под нос.
Я удивленно уставился на собственное отражение. Я редко напеваю во время бритья, потому что не люблю эту процедуру. Я бы предпочел отпустить густую черную бороду.
Мардж всегда смеялась, когда я жаловался по поводу бритья.
— Почему ты не наймешься копать канавы? — спрашивала она. — Своим сложением ты больше походишь на землекопа.
И лицом тоже. Я твердо знал, что по внешнему облику человека нельзя делать заключения о характере его работы. Моя крупная, грубоватая физиономия относится к числу тех, что обычно ассоциируются с физическим трудом под открытым небом. Но я не помнил, когда, в последний раз работал на воздухе. Меня невозможно заставить что-либо сделать в саду.
Я продолжал бриться, напевая себе под нос. Я был счастлив — к чему отрицать это? Удивительно то, что я пребывал в этом замечательном состоянии после двадцати лет семейной жизни.
Освежив лицо туалетной водой, я сполоснул бритву и причесался. Еще одно очко в мою пользу. Я сохранил неплохие волосы, хотя за последние пять лет у меня появились седые пряди.
Когда я вернулся в спальню, она уже была пуста, но на кровати лежали свежая сорочка, носки, белье, костюм и галстук. Я улыбнулся. Мардж следила за моим гардеробом. Я предпочитал рискованные сочетания, но она утверждала, что они не годятся для человека моей профессии. Я должен иметь солидный вид.
Так было не всегда. Только последние восемь-девять лет. Когда-то я мог носить лошадиную попону и плевал на всех. Но теперь я — уже не рядовой пресс-агент. Став консультантом по связям с общественностью, я получал в год тридцать тысяч вместо трех и занимал кабинет в одном из небоскребов Мэдисон-авеню, а не сидел за письменным столом в клетушке размером с телефонную будку.
И все же, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, я не мог не признать, что Мардж была права. Постаревший мальчишка имел респектабельный вид. Одежда преображала меня. Смягчала резкость моих черт и придавала облику основательность.
Когда я собрался завтракать, Мардж уже сидела за столом и читала письмо. Я подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Доброе утро, милая, — сказал я.
— Доброе утро, Бред, — отозвалась она, не отрывая взгляда от листка бумаги.
Я посмотрел на него через плечо. Узнал знакомый почерк.
— Бред? — спросил я, имея в виду Бреда Ровена-младшего. Он учился на первом курсе колледжа и отсутствовал уже достаточно долго для того, чтобы писать лишь раз в неделю, а не каждый день, как сначала.