Никогда не разговаривай с чужими
Шрифт:
— Как она, бывало, проводила много времени с нашей престарелой соседкой. Миссис Чамберс почти не вставала с постели. И Черри ходила для нее за покупками, сидела с ней, просто вот так забегала и сидела со старушкой. Ведь она была очень добрая, заботливая девочка, да? Ты же сам знаешь, конечно.
— Ты совсем не разбираешься в женщинах, Джон, — сказал Марк. — В твоей жизни было три женщины — твоя мать, Черри и твоя жена, но ты ничего не знаешь ни об одной. Ты не знаешь женщин совсем.
— Ты так говоришь о женщинах, будто они не из того же теста, что и мужчины, — запротестовал Джон.
— Они — особенные.
— Я
— Абсолютная чепуха! Налей-ка мне еще. О господи! Да ты даже не открыл бутылку! Дай сюда. — Марк начал ввинчивать штопор в пробку в длинном горлышке бутылки рейнвейна. — То, что ты говоришь о Черри, лишний раз подтверждает, что ты совершенно не знал ее. Ты видел только то, что хотел видеть. И совсем не то, что было на самом деле.
— Ты хочешь сказать, что Черри ходила к миссис Чамберс не просто так, а у нее были свои, скрытые мотивы или еще что-нибудь? Ты это имеешь в виду? Да нет! Она не могла так делать, не думаю. Она не такая, Марк. Нет, она не была такой.
— Да забудь ты эту старуху! Я вовсе не ее имел в виду. — Марк вытащил пробку с усилием, и Джон увидел, как покраснело его лицо. Вино разлили, вернее, пролили. Джон взял свой мокрый, скользкий стакан. — Только я знал Черри! Я узнал ее чертовски хорошо!
Джон почувствовал раздражение. Почему Марк так сильно захмелел? Должно быть, он выпил уже до их встречи, иначе не был бы в таком состоянии. Поток света, вероятно от сдвоенных фар, гораздо ярче, чем обычно, разлился по потолку, а затем упал на дальний конец стола, где сидел Марк, высветив его лицо и руки. Джон заметил, как они тряслись. И лицо в потоке света выглядело страдальческим, словно от огромной внутренней боли. Обхватив стакан дрожащими пальцами, Марк поднес его к губам и выпил, не отрываясь, как мучимый жаждой выпивает стакан воды.
В первый раз Джон задумался, какой бы была жизнь Черри, выйди она замуж за Марка Симмса. Но разве он не был другим в те дни, когда обручился с ней, когда она надела то, с опалом, кольцо на свой толстый, похожий на обрубок палец левой руки? Джон признался себе, что не может вспомнить это точно. Отцу он сразу же не понравился, и матери пришлось встать на его защиту. Она назвала Марка «выбором Черри».
— Он совсем неплохой парень, — говорила мать. — И не надо забывать, что его выбрала Черри. Он — выбор Черри.
Всех тогда рассмешили ее слова.
— Ты так говоришь, как будто она выбрала варенье или еще что-нибудь, — заметил отец. Но Джон про себя подумал, что у Черри не было выбора. С ее внешностью она должна радоваться любому, а то, что она заполучила такого парня, как Марк — большая для нее удача. Потом он жестоко казнил себя за такие мысли о своей дорогой, горячо любимой сестренке.
— Бедная Черри! — неожиданно для себя воскликнул Джон.
Марк захихикал. Затем он откинулся на диванные подушки, старые и мятые, без чехлов, отданных в чистку, и пьяно хохотал, не в силах остановиться. Дотянувшись до бутылки, он, обливаясь, принялся пить прямо из нее. Джон собрал стаканы и тарелочки из-под орешков и отнес все на кухню.
«Черри, вероятно, чем-то разозлила Марка, — подумал Джон, ставя посуду под кран. — И, скорее всего, она отказала ему в физической близости».
Джон легко допускал это. Черри
Убийца Черри не изнасиловал ее. Джон вспомнил, что это порадовало его, если здесь допустимо это слово. И его мать, сидя здесь, на этой кухне, в этом деревянном с прямой спинкой кресле, судорожно сжимая и разжимая кулаки, бормотала:
— Он не надругался над ней. Я благодарна Богу, что он не тронул ее.
После смерти Черри кухня стала для матери чем-то вроде убежища. Когда она сидела в гостиной, она боялась, что проходящие мимо дома люди смотрят на нее в окна. На кухне она садилась на одно из двух резных деревянных кресел, положив руки на стол, и замирала так минут на десять, потом вскакивала и начинала что-то лихорадочно делать — мыть посуду, стирать какое-нибудь белье, а затем снова возвращалась в кресло и сидела, уставившись в окно. Но вряд ли она что-нибудь там видела. Она смотрела на окно, а не в окно. Это было время, когда Джон увлекся садоводством. Соседи удивлялись: неужели ему мало работы в питомнике, чтобы весь вечер возиться у себя в саду? Но уход за садом, выращивание цветов и овощей были для него тогда своего рода терапией. Именно так начался процесс исцеления. Только в саду он отвлекался от мыслей о Черри, он мирился с тем, что ее больше нет, и принимал это как неизбежное.
Казалось неуместным, что отец убитой девушки пристрастился к детективным романам. Но он действительно увлекся ими. Классические детективы, возможно, позволяли ему забыться. Это был своего рода побег от реальности. «Записки о Шерлоке Холмсе», «Неведение отца Брауна»… Отец проглатывал все подряд, без остановки и, вероятно, пропуская страницы, как подозревал Джон. Уж слишком быстро он прочитывал книгу и переходил к следующей, но, прочитав с полдюжины, возвращался к ним заново.
Каждый в семье искал утешение по-своему, но оставался безутешным. «А что, если я увидел погибшую сестру в своей жене? — задал себе вопрос Джон. — Только в более красивой, утонченной, более очаровательной версии. Карлицу, превратившуюся в божественную королеву?»
Неожиданно он полностью протрезвел. Ни беззаботности, ни безразличия, эйфория улетучилась. Осталась только головная боль. Джон вернулся в гостиную и обнаружил, что за время его отсутствия Марк заснул, но прежде опрокинул на книжном шкафу бутылку, и вино залило детективы отца. Джон положил ноги Марка на диван и поднялся в спальню за одеялом. Укрыв Марка, он побрел в кухню за тряпкой. Вернувшись, он принялся протирать книги. Они пахли вином. В комнате было жарко и душно. Джон дотянулся ногой до камина и выключил его. Тряпку требовалось отжать в раковину, и в этот раз, уходя из кухни, Джон захватил ведро.
Томики Конан Дойла были в ужасном состоянии. Страницы в одном из них сморщились и слиплись. Джон начал с книг о Шерлоке Холмсе. «Мемуары», «Последнее дело Холмса», прочитал он на титульном листе. Открыв этот том, он начал вытирать страницы и наткнулся глазами на название одного из рассказов. «…Брюс-Партингтон».
«Нашел, — подумал Джон. — Не человек, не автор, а название рассказа. Не удивлюсь, если он про шпионов».
Джон взглянул на часы и понял, что опоздал. Половина первого. Первого мая. Начался новый месяц.