Никогда не смотри через левое плечо
Шрифт:
В ящиках было пусто, если не считать листа бумаги, который Фил с любопытством вытащил на свет. «Добро пожаловать домой», – было написано на пожелтевшем листке старомодным почерком. Наверное, эти слова написаны задолго до его рождения, а может быть, еще до рождения бабушки Елизаветы. А комната, скорее всего, предназначалась для гостей. Ведь могло так быть, чтобы в гости приехал мальчик лет двенадцати и остался ночевать в доме. Вот для такого мальчика, вероятно, и оборудовали эту комнату.
«А теперь этот мальчик будет здесь жить!» – вслух сказал Филипп и испугался собственного голоса. Так странно он прозвучал, словно много лет в этой комнате не раздавалось ни слова. Ему вдруг захотелось распахнуть окно, чтобы шум деревьев
Мальчик резко развернулся всем телом, но, как и ожидал, никого не увидел. «Нервы», – сказала бы ма. Фил перевел дыхание. Ну, если так будет продолжаться, то он скоро станет нервным, как девчонка.
Снизу раздался голос Ленни:
– Машина пришла! Всем на выход! Фил, куда ты пропал?
– Иду! Уже иду, – откликнулся сын, сбегая по скрипучей деревянной лестнице.
Все страхи разом вылетели из головы, уступая место безудержной радости: «Никакого поезда! Мы едем на автомобиле. Ура!»
Шины мягко скользили по ровному шоссе, мотор работал почти бесшумно. Лишь на небольших подъемах и спусках машина слегка покачивалась, не давая забыть, что она движется с большой скоростью, а вместе с ней движутся и четыре человека, комфортно расположившиеся в ее чреве. Алекс дремала на заднем сидении, прислонив голову к мягкому кожаному выступу спинки. Ленни вел с сыном Анны бесконечный разговор о каких-то подрядчиках и стройматериалах. Ничего интересного! Странно было подумать, что этот рослый человек с рыжими усами может быть чьим-то сыном. То есть, конечно, Фил понимал, что все люди на земле – это чьи-то дети. Но никак не мог связать маленькую чернявую Анну с этим великаном. Его звали Арчибальд, и такое вычурное имя совсем уж не вязалось с грубыми чертами лица и простонародным выговором. Вначале Фил хотел принять участие в разговоре и, может быть, рассказать о том странном ощущении, которое он испытал в голубой комнате, но потом передумал. Хорошо же он будет выглядеть, если все начнут смеяться. Больше всего на свете он боялся показаться смешным. И так ему постоянно твердят, что он еще маленький, но звание маленького труса вынести он бы не смог. «Потом разберусь сам, – думал он. – Все непонятное часто оказывается простой ерундой. Важно только понять, что это». Он устроился поудобнее, и сам не заметил, как задремал.
Элен Бауман услышала, как хлопнула входная дверь, и дом затих, словно уставший великан, прошедший десятки километров на больных подагрических ногах. Элен постоянно сравнивала предметы с живыми существами. Началось это в детстве, когда она вдруг поняла, что все вещи имеют душу, и их назначение не только служить человеку, а и следить за ним. Трудно, наверное, жить, постоянно чувствуя на себе взгляды и не имея возможности остаться с самим собою наедине. Элен была твердо уверена, что такое невозможно. Даже в совсем пустой комнате смотрят стены, а ты при этом еще находишься в брюхе дома – живого существа.
Она научилась различать желания предметов, видеть их обиды. Например, статуэтка дельфина, задвинутая за часы, была обижена, и нужно было выпросить прощение для того, чтобы злые мысли дельфина
Родители долго не замечали пограничного состояния дочери, пока однажды ночью не услышали громкий голос, доносящийся из ее спальни. Элен беседовала с кем-то, спорила, и ее голос звучал то гневно, то ободряюще. Они застали ее, сидящей на краешке кровати в ночной рубашке. Глаза девочки были открыты, и она продолжала говорить, не замечая, что в комнате кто-то есть. Она обращалась к стулу, и просила прощения за то, что ей приходится садиться на него, продавливая сиденье.
– Навязчивое состояние, – констатировал психиатр и грустно покачал головой. – Боюсь, что болезнь уже приняла хроническую форму, а это прямая дорога к шизофрении.
Он еще долго качал головой, цокал языком, а потом выписал рецепт.
– Но я испробовал бы еще один прием, – добавил он сокрушенно. – Девочка, ты знаешь, что не мы должны служить вещам, а вещи нам?
Элен посмотрела ему прямо в глаза и промолчала.
– Повтори, – настаивал психиатр, – не мы должны, а они…
Он повернулся к матери:
– Пусть она говорит эту фразу вслух каждое утро и каждый вечер. Пусть прочувствует ее и поймет.
Наверное, этот врач был не слишком хорошим специалистом. Элен послушно повторяла фразу на протяжении многих лет, и ее отношение к вещам существенно изменилось. Однажды она поняла смысл этой фразы: конечно, удовлетворенные и счастливые вещи должны служить человеку хотя бы из благодарности. И служба их должна заключаться в том, чтобы принять в себя часть человеческой души и сохранить ее в себе. А потом, когда человек умрет, вещи должны отдать эту душу в пространство, чтобы она вновь материализовалась. Таким образом можно обрести бессмертие. Но из всего вышесказанного опять же проистекало, что вещи нужно ублажать, не обижать и всячески им служить. В общем, предложение психиатра отнюдь не вылечило Элен, но добавило к ее болезни еще один нюанс. Теперь она постоянно беседовала с каким-нибудь предметом типа пресс-папье, нудно и подробно пересказывая ему моменты своей жизни.
Если бы Элен родилась в семье дикарей-язычников, то она бы считалась чуть ли не богом. Но здесь, среди христиан и атеистов, среди образованных и не очень, но цивилизованных людей, она могла бы стать изгоем, если бы только решилась поведать о своих видениях и мыслях.
Так в полусне и фантазиях она добрела до порога своего тридцатилетия, которое ознаменовалось еще двумя подарками злокозненной судьбы: у Элен нашли хроническую форму лейкемии, и она с удивлением обнаружила, что ей не на что жить. Пока она беседовала со стенами и унитазами, родители один за другим отправились на тот свет. Отец не пережил острого отравления грибами, а мать попала под колеса грузовика, груженного мясными консервами.
Крохотного пособия по инвалидности ни на что не хватало, а скромная сумма, обнаруженная на семейном счету, таяла, как сахар в кипятке. Элен решила найти работу. Болезнь развивалась медленно, и если не считать слабости по утрам и предрасположенности к синякам, чувствовала она себя неплохо. Увидев однажды объявление о том, что в частный дом требуется горничная, Элен не раздумывала ни минуты.
Конечно же, ее приняли. Как можно было не принять такую аккуратную работницу, всей душой преданную своему делу. А то, что она была предана чистоте всей душой, мы уже знаем. Можно сказать больше: ничего другого в ее душе и не было.