Никола Тесла. Изобретатель тайн
Шрифт:
Все грезили прогрессом, даже такой завзятый мистик, как Сведенборг, предусматривал ад для духов в том случае, если они будут лениться и неохотно двигаться вперед, к новым свершениям и открытиям. [39]
С этим не поспоришь! Мир действительно меняется на глазах. Меняется техника, меняются и живущие по соседству духи. Тогда они пытались достучаться до нас по телеграфу, теперь звонят по мобильнику.
— Вы не поверите, но я сам однажды едва не стал жертвой прогресса. Как-то в кафе на Бродвее я вслух признался, что я и есть Стив Броуди.
39
Здесь нет никакого преувеличения. Таков был дух эпохи. Доктор Альфред Леман,
Многие духи достигают большого совершенства именно в той истине или науке, к которой они чувствуют наибольшую симпатию и наибольший интерес, тогда как в других истинах и науках они могут оставаться сравнительно непросвещенными.
При таких обстоятельствах, прежде чем могли бы начаться правильные сношения, должны были сперва явиться духи с определенными интересами, и духи эти должны были сделать известные открытия. Но теперь способ для таких сношений найден именно благодаря знаменитому соотечественнику Дэвиса Беньямину Франклину, открывшему великий „принцип пантеи“, или метод электрических колебаний».
Вы не знаете, кто такой Броуди? Странно! Эйнштейна знаете, а о Броуди не слыхали. Вы меня разыгрываете…
О Бруклинском мосте вы по крайней мере слыхали?..
Получив утвердительный ответ, он как правоверный американец начал с того, что привел цифры: возведение моста обошлось налогоплательщикам в 16 миллионов долларов — немыслимую по тем временам сумму, на стройке погибло двадцать шесть человек, высота его составляет 42 метра, а после ввода в эксплуатацию это «бруклинское чудо», этот выдающийся символ прогресса, этот монумент человеческому гению стал излюбленным местом для сведения счетов с жизнью.
Однако первый прыжок оказался вполне благополучным. Некто Стив Броуди якобы на спор прыгнул с моста в воду, свидетелями чего были его приятели. Впоследствии выяснилось, что дружки Стива сбросили с моста чучело, а сам он попросту в нужное время подплыл к нужному месту. Позже этот смелый трюк был опошлен подражателями, но первый до предела наэлектризовал Нью-Йорк.
Однажды жарким днем мне захотелось освежиться, и я зашел в одно из заведений. Посетителей было много, разговор, как обычно, завязался сразу, и я позволил себе легкомысленную реплику: «Именно так я сказал, когда прыгнул с моста». Стоило мне произнести эти слова, как вокруг меня началось столпотворение и дюжина голосов закричала: «Это Броуди!» Я бросил на стойку двадцатипятицентовую монетку и ринулся к двери, но толпа помчалась за мной: «Стой, Стив!»
Я как безумный бросился в сторону своей лаборатории — срезал углы, бросался в узкие проулки. К счастью, мне удалось добраться до пожарной лестницы, и я махом взлетел на третий этаж. Добрался до лаборатории, где, торопливо сбросив пальто, замаскировался под трудолюбивого кузнеца и стал раздувать мехи. Но эти предосторожности оказались ненужными, мне удалось ускользнуть от преследователей.
После короткой паузы не без сожаления старик добавил:
— Кстати, разоблачение в газетах не помешало Броуди еще долгое время пользоваться славой героического ныряльщика. Прогресс, господа, предоставляет сообразительным гражданам отличные возможности добиться успехов в жизни.
Затем старик неожиданно поинтересовался:
— Скажите, сколько мне еще торчать на этой неблагодарной планете?
С согласия потомков, я вынужден был сказать правду:
— В мир иной вы отойдете в ночь на послезавтра.
Хозяин неожиданно резко вскочил:
— Зачем мы тратим время на Крукса, на так называемый прогресс, когда есть куда более важные вопросы — например, случай в горах, когда я едва не расстался с жизнью?
После смерти матери я еще несколько недель гостил в Госпиче. Мне необходимо было восстановить силы. За это время я съездил в Пласки к сестре Марице, в Вараждин к дяде Пахо и в Загреб, чтобы прочитать лекцию в университете. Посетил Будапешт, где договорился о сотрудничестве с компанией «Ганц и К°», которая занималась созданием альтернатора
40
Змай (наст. фамилия Йованович) Йован (1833–1904) — сербский поэт. Сборники стихов «Розы» (1864), «Увядшие розы» (1882).
Такого длинного и славного отпуска у меня больше никогда не было. Знать бы, чем он закончится…
Это случилось в апреле.
До сих пор не могу понять, зачем меня потянуло в горы. Наверное, решил побродить по местам, где в детстве жил с пастухами.
После смерти матери я никак не мог отделаться от ощущения, что остался один.
Один на всем белом свете! Это мысль ужасала меня, она гнала меня в сторону собравшихся возле одной из вершин туч.
Надеюсь, вам известно, меня всегда интересовали молнии. В них есть… как бы это сказать… природная жизненная сила. Я двигался вперед, пытаясь отыскать место, где когда-то наблюдал за грозой сверху, со скалистого откоса. Память никогда не подводила меня, но в дни забвения я никак не мог выбрать верное направление. Может, прежние тропки, по которым я бродил мальчишкой, заросли травой или я тешил себя несбывшимися воспоминаниями?
Весна в том году выдалась холодная, и высоко в горах кое-где еще лежал снег.
Не помню, как я добрался до края обрыва, как погрузился во влажную облачную взвесь. Помню только страх и оцепенение, когда мои ноги неожиданно поехали вниз. Мелькнуло — ну вот, кажется, и все! — и тут же потерял сознание. Очнулся, когда почувствовал, что падаю.
Меня охватил ужас.
Не могу сказать, как долго длилось падение. Секунду, две, а может, вечность.
Неожиданно падение застопорилось, и я повис в воздухе. Это было настолько нелепое положение, что я, пытаясь схватиться за что-то твердое, начал извиваться, как червь.
Тогда и увидал глаз.
Вообразите, человеческое око размером с силовой трансформатор, но это было подлинное, вне всяких сомнений человечье око. Оно рассматривало меня.
Потом послышался голос. Звук доносился со всех сторон, даже изнутри меня:
«Не спеши! Кто ты?»
Я забился, будто меня начали сжимать в тисках. Потом выкрикнул:
— Я — Тесла! Никола Тесла! Я хотел взглянуть на молнии. Я изучаю молнии.
«Это полезно».
В следующее мгновение мои ноги коснулись земли, и я упал на траву. Туман разом растворился, в небе заиграло солнце, и, отдышавшись, я обнаружил, что лежу на просторном скалистом уступе, сплошь покрытом густой травой. Я схватился за стебли как за самое дорогое, что есть в жизни.
Скоро страх ослаб. Я огляделся, потом сел. Внизу на дне ущелья бурлила река. Я прикинул, что меня ждало, упади я туда. Этот трюк мог оказаться смертельным.
Но как я оказался на уступе?
И этот глаз? И вопрос — кто ты?
Вдруг издалека словно эхом откликнулось — «а ты?»
У меня на голове волосы зашевелились. В буквальном смысле. Следом долетело:
«Я — Облако. Изучай молнии. Я разрешаю».
После долгой паузы, прерываемой покашливанием и курением, старик продолжил ослабшим голосом:
— Первое, что пришло мне в голову, когда я выбрался на кромку откоса, — это связь моего бреда с грозовыми явлениями. Воздух был наэлектризован до такой степени, что не только мне, но и всякому чувствительному человеку могло привидеться что угодно.
Старик курил долго, никто из потомков не посмел нарушить это молчание, хотя времени у нас было в обрез.
Часы, если не минуты.
Наконец он подал голос:
— Это был не бред. Это была явь самого жуткого, самого отвратительного толка. Я знаю, о чем говорю, ведь мне с детства была предназначена стезя священника.