Николай Александрович Невский
Шрифт:
Самый лишь маленький золотой мой мышонок никуда-никуда не ходил. С ним вдоем мы дни коротали.
Однажды братья мои, снаряжаясь в дорогу — в заморскую землю на торг, как я узнала, — на корабли погружали товары. Мой мышонок, увязавшись за братьями, пробрался на борт лодки меньшого, и корабли отправились в путь. Ну, думаю я, увезли далеко мое детище, теперь его, наверное, прикончат. От дум таких мрачных я невольно все плакала. Но вот по прошествии долгого времени братья мои вернулись обратно, привезя роскошных подарков во много раз больше, чем прежде. И мой малый мышонок живехонек с ними вернулся. Всяких кулей в наш дом натаскавши изрядно, братья пришли и оказали, что все эти подарки лишь по милости маленькой мыши.
• Когда же наутро я встала, мой мышонок — нет, уже не мышонок, так как мышонок был богом, то мальчик красивый, как бог, сладко спал на постельке. Я зарыдала от радости и восхищения.
Что же было потом? А потом было то, что мне дали в мужья господина почтенного, от которого много детей я имею. А за то, что сестра моя скверная надо мной поглумилась, меня прозывают женщиной, родившей мышат.
Для увепекер характерно повествование от первого лица, только в конце иногда добавляется «так рассказал такой-то». В качестве рассказчика не обязательно выступает человек, им может быть и животное, бог, демон.
Рассказы о происхождении богов, тех или иных верований и обрядов, носящие моральный или поучительный характер, известны под именем упаськума, т. е. «поучения». Они исполняются речитативом, имеют ритм, полны архаизмов и облекаются в форму пятислоговых строф с параллелизмом и повторами.
Некоторые сказания увепекер, передающие тот или иной эпизод из жизни богов, преимущественно тех или иных животных, стали исполняться не речитативом, а посредством пения. Таким образом сложился громадный цикл эпических песен, известных под именем камуи-юкара, т. е. «божественных песен». Короткие состоят из
20—30 строф, длинные — из нескольких cot, причем каждая строфа, как правило, состоит из пяти слогов. Повествование ведется в первом лице, и только в самом конце обычно присовокупляется, что сказал это такой-то бог. Исполнительницами этого цикла сказаний обычно бывают женщины, причем напев в большинстве случаев за такой «божьей песней» не закреплен и каждая исполнительница поет ее на свой лад. Характерной особенностью камуи-юкар является припев, который либо предшествует каждой строфе, либо сопровождает ее. В большинстве случаев это набор звуков, являющихся звукоподражаниями крику того или иного животного.
Если песня ведется от лица ворона, то припевом служит подражание карканью (ка-канкау-канкау), если скворца, то подражание его пению (ханрут-рутрут-хан-рут то руру-ханрут), если медведя, то его ворчанию (веве), если цикады, то ее крику (яки), и так далее. Такого рода камуи-юкар, по-видимому, считаются такими же песнями богов, как и песни людей.
Вернувшись на родину, Невский опубликовал некоторые из своих айнских материалов, но большая часть их осталась в рукописном виде в его архиве. Они увидели свет лишь в 1972 году — издание «Айнского фольклора» было приурочено к 80-летию со дня рождения Н. А. Невского.
В Японии Невскому посчастливилось еще раз встретиться со Штернбергом, когда в 1926 году Лев Яковлевич был делегатом Третьего Всетихоокеанского научного конгресса в Токио.
«Я лично с чрезвычайной признательностью вспоминаю свои беседы с… профессором Янагита и русским японистом, давно живущим в стране, профессором Невским…»— вспоминал Штернберг.
Среди двухсот участников конгресса делегация СССР в составе десяти человек привлекла к себе особое внимание.
«Среди японцев особенной популярностью пользовался доклад Л. Я. Штернберга об айнах, а именно его теория происхождения айнов, а с ними и японцев, с юга, с островов Тихого океана», — писал один из членов нашей делегации, Б. Н. Пентегов.
По общему мнению, конгресс был организован великолепно. Обстановка для работы была создана самая
благоприятная. Заседания проходили в здании парламента, жили делегаты в комфортабельном и современном отеле «Империал»», им был предоставлен бесплатный проезд не только внутри города, но и по всем железным дорогам Японии в вагонах первого класса. Были организованы в течение недели перед открытием конгресса экскурсии на Хоккайдо, в Никко, Хаконэ — красивейшие уголки Японии. После закрытия конгресса делегаты побывали в Киото, Нара, Осака, Симоносэки, Кобэ. Но Штернберг отмечал и серьезные, по его мнению, просчеты конгресса.
«Среди докладов, например, совершенно отсутствовали доклады по культуре, так как программа конгресса выдвинула лишь антропологию и междурасовые вопросы… Благодаря утилитарной тенденции конгресса, до сих пор вся обширная область гуманитарных наук, связанных со странами Тихого океана, — такие дисциплины, как языки, религии, искусство, культура Востока в обширном смысле слова, — остались совершенно вне поля зрения инициаторов конгресса. Этнография, таким образом, осталась в блестящем одиночестве, для нее даже не было создано особой секции, и она фигурировала на конгрессе как подсекция отдела биологии».
Штернберг с особой теплотой вспоминал встречи и беседы во время работы конгресса с Янагита и Невским, энтузиастами и единомышленниками самого ^Штернберга: «Для меня сообщенное ими было настоящим откровением. В литературе, в том числе и японской, их материалы еще не опубликованы».
Однако из воспоминаний Л. Я. Штернберга ясно, что Невский говорил только о своих исследованиях по японской этнографии. Очевидно, он из скромности умолчал об айнских материалах, считая их недостойными упоминания в беседе с таким серьезным исследователем айнов, каким был Штернберг.
Осака
В 1922 году Н. А. Невский перевелся во вновь открывшийся в Осака Институт иностранных языков, где в качестве иностранного профессора состоял на службе вплоть до возвращения на родину в 1929 году.
Переезд в Осака означал новый этап в жизни. Второй город Японии встретил его невероятной сутолокой и шумом, от которых он совершенно отвык за три года, проведенных в Отару.
Осака, расположенный в устье реки ёдо при впадении ее в Осакский залив, изрезан каналами, речными протоками. Так же, как и Петербург, он привольно раскинулся на многочисленных островах. Но как непохожа эта «Восточная Венеция» на строгие каменные громады российской столицы! Собственно, «каменных громад» и вовсе не сыщешь в Осака, разве что два здания мэрии, расположенные симметрично по обе стороны центральной улицы Мидосудзи. Это памятники архитектуры еще послемэйдзийских времен, когда вся Япония спешно перекраивалась на американо-европейский лад.