Николай Чудотворец: Полная история жизни, чудес и святости

Вознесенский А.

Что касается русских иконописных «деяний» Святителя, то останавливая свое внимание на живописном «деянии» одного из самых древнейших образов – Зарайского, мы находим здесь уже такой перевод деяния: 1) Рождество святого Николы. 2) Крещение святого Николы. 3) Святый Николае исцеляет сухорукую жену. 4) Приведение св. Николы учиться грамоте. 5) Поставление Святого во диаконы. 6) Поставление св. Николы в архиепископы. 7) Святый Николае изгоняет бесов из кладезя. 8) Николае явися трем мужем в темнице. 9) Святый Николае избави корабль от потопа. 10) Св. Николае явися царю Константину во сне. 11) Св. Николае избави трех мужей от меча. 12) Св. Николае изводе Дмитрия из дна моря. 13 и 14 (В двух отделениях) св. Николай берет ковер у мужа и «св. Николае дает жене его ковер. 15) Святый Николай избави Василия, Агрикова сына, от Сарацин. 16) Проставление св. Николы. 17) Пренесение мощей св. Николы».

Древний образ святого Николая. XVI в.

Нельзя не заметить того, насколько сильно усложнилось и изменилось здесь деяние Святителя сравнительно с приведенными выше житием и чудесами его в греческих подлинниках. Пишется оно в семнадцати отделениях. При этом, изображения посмертных чудес, равно как и события перенесения мощей Святителя, свидетельствуют о влиянии на художника уже полного литературного жития

Святителя. Последнее событие, равно как и чудо с ковром, вместе с тем указывают на местную русскую, а не византийскую редакцию этого жития, а еще два новые сравнительно с греческим отделения: «св. Николай исцеляет сухорукую жену» и «св. Николай изгоняет бесов из кладезя» заставляют нас видеть кроме того в этой редакции уже обработку жития самую позднейшую, такую, какую мы встречаем только в XV–XVI веках, потому что ранее ни в Метафрастовой, ни в русской древнейшей обработке этого жития об этих двух событиях нет никакого упоминания.

Нужно принять во внимание, что искони никакое другое житие не было более распространено и общеизвестно на Руси, чем житие святителя Николая. Ничего поэтому не могло быть проще того, что иконописец неравнодушно относился к находившемуся в его распоряжении богатому материалу для обработки жития Святителя и, руководясь готовой идеей подлинника и предлагаемым им примером, вносил некоторую долю свободы и самостоятельности – хотя бы в построении плана и выборе предметов содержания – при исполнении им деяний Святителя. Влияние литературного жития, редакция его, полнота и разнообразие в содержании также отражались на объеме иконописного деяния и на выборе его изображений. Итак, различие подлинников различие списков рукописного жития Святителя, богатство его содержания, вместе с произволом мастеров – вот возможные причины разнообразия переводов иконописного жития Чудотворца.

Не говорим уже о таких переводах чудес Святителя, как перевод, например, его иконы Теребенской. Она содержит изображения чудес, бывших от этого образа, и имеет, конечно, одно только местное значение. От древности мы имеем изображения только таких деяний и чудес Святителя, о которых повествуется в рукописном житии его. Поэтому все подобные переводы – самого позднейшего происхождения. Кроме Теребенской иконы, другого такого примера мы не знаем, если не считать стенного изображения чуда с утопшим младенцем в Киеве, вошедшего в житие, и стенных росписей из истории Липенского чудотворного образа в Дворищенском соборе в Новгороде. Если бы, наконец, подобные примеры и еще были, все равно, говорить о каких бы то ни было подлинниках, сходстве и разнообразии этих переводов, разумеется, невозможно.

Чтобы указать все о памятниках и источниках древней иконографии, касающейся Святителя, назовем еще два многоличных изображения, в которых мы всегда найдем фигуру Святителя, хотя и не он здесь является центром иконы. Это: 1) Первый Вселенский собор. Это изображение нередко встречается на стенных росписях древних храмов и на обыкновенных иконах. Святитель Николай – по подлинникам – стоит среди собора пред отцами и пред Арием «грозный и встревоженный». 2) Так называемая «Седьмица» – изображение Господа Иисуса и других святых лиц, воспоминаемых в круге недельного богослужения. Господь обыкновенно восседает посередине на престоле. Позади престола стоят два Архангела, Гавриил и Михаил; по правую сторону престола – Божия Матерь, по левую – Иоанн Предтеча. За ними – несколько возвышаясь – справа за арх. Михаилом ап. Петр, слева ап. Павел; за ап. Петром св. Иоанн Богослов, а за ап. Павлом Святитель. Припомнив затем то, что было сказано раньше о единстве иконописного типа Святителя на памятниках всех времен византийско-русского искусства, и заметив, что новый встречающийся в деянии тип Чудотворца в виде младенца, отрока и не старого мужа сам по себе не представляет ничего определенного, характерного и устойчивого, мы этим и закончим речь свою о многоличных изображениях, касающихся событий из жизни и чудес святителя Николая.

До сих пор главным предметом нашего исследования относительно иконного изображения Святителя были почти исключительно памятники древнейиконографии (не позже XVIII века). Нам остается теперь сделать приложение всего сказанного о прошлом времени к настоящему и указать, что представляет собой нового сравнительно с прошлой современная иконопись, когда она предметом своим берет святителя Николая.

Образ Св. Николая в Московском Никольском единоверческом монастыре

По законам поступательного движения современные изображения Угодника в отношении своего совершенства должны были бы начинать свое дело по меньшей мере с того, на чем остановились иконы Чудотворца предшествовавшие. Возвращаясь по этому поводу несколько назад, мы характеризуем последние следующими словами Ф. И. Буслаева: «Первый признак древней Русской иконописи – отсутствие сознательного стремления к изяществу. Она не знает и не хочет знать красоты самой по себе, и если спасается от безобразия, то потому только, что, будучи проникнута благоговением к святости и божественности изображаемых личностей, она сообщает им какое-то величие, соответствующее в иконе благоговению молящегося. Вследствие этого, красоту заменяет она благородством.Взгляните на лучшие из лицевых святцев XVI или XVII вв.; при всей неуклюжести многих фигур в постановке и движениях, при очевидных ошибках против природы, при невзрачности большей части лиц, все же ни одному из тысячи изображений вы не откажете в том благородстве характера, которое мог сообщить им художник только под тем условием, когда сам он был глубоко проникнут сознанием святости изображаемых им лиц. Это – художественные идеалы, высоко поставленные над всем житейским; идеалы, в которых русский народ выразил свои понятия о человеческом достоинстве и к которым вместе с молитвою обращался он, как к образцам и руководителям в своей жизни». Вот с усвоения достоинств и с устранения недостатков древней иконографии, указанных в этой краткой, но сильной характеристике ее, – и должны были бы начинать наши современные иконописцы при изображении Святителя Николая. То ли однако мы находим? К сожалению, не совсем. Действительно, сообразно всеобщему подъему, развитию и усовершенствованию искусства, иконы Святителя теперь чужды прежних недостатков технического характера (за исключением икон кустарного производства, в некоторых местах России все еще ведущегося первобытным способом, по старинным подлинникам, но без старинной тщательности). Почти все они очевидно свидетельствуют о стремлении их мастеров к правдивости, жизненности в искусстве. Таких грубых промахов, как незнание перспективы, неуклюжесть в постановке и движениях, крайняя невзрачность лиц, – мы больше не встречаем. Вместо того скорее замечается наклонность подражать искусству кисти академической, красоте образцов живописи итальянской. Все это, конечно, достоинства, сами по себе вполне желательные в иконописи, могущие только усовершенствовать ее и действительно неизмеримо возвысившие в техническом отношении нынешнюю иконографию сравнительно с древней. Если бы только эти достоинства не переходили в крайности и не соединялись с недостатками современной живописи! Увлечение натурализмом заставляет современных мастеров иконописного дела сплошь и рядом почти совершенно забывать иконные характерные черты лика Святителя, превращая его в лик, правда, характерный, но совершенно чуждый древней иконографии – какого-то русского старца. Посмотрите на новые иконы Святителя! Здесь плохо сохранились даже самые общие черты Угодника. Короткие, курчеватые или прядями волосы Святителя на древних иконах на новейших сделались длинными, как

бы подрезанными по простонародному русскому обычаю «в кружок». Короткая круглая также курчеватая или прядями борода превратилась в густую, довольно длинную и окладистую бороду. Господства чела над ликом поэтому не видно. Нет также ни в челе, ни в лице характерных очертаний. На нас смотрит лицо совсем простое, обычное, взятое как будто из давно знакомой, всегда окружающей нас среды. Возвышенности, приподнятости его физической природы над обыкновенной человеческой природой в нем не замечается никакой. Воображению, глядя на него, нужно много работать, чтобы заставить себя видеть в нем великого Святителя. Это – с одной стороны. С другой – вместе с этим натурализмом и в соответствии с ним идет забвение и всей исторической обстановки изображения, всех подробностей облачения и священных принадлежностей Святителя. Начавшееся, положим, издавна, со времени появления толковых подлинников, и более чем понятное со стороны простых, некнижных живописцев, – в наше время оно достигает высшей степени – и мы теперь как не узнаем Угодника по лику, также не отличим древнего Святителя по облачению. Единственным признаком глубокой древности первоисточника изображения на нынешних иконах является фелонь вместо саккоса на Святителе. Но и в фелони мы не узнаем древней верхней ризы, а видим нынешнюю священническую, и Святитель и в ней все-таки напоминает нам епископа в полном современном облачении. Обыкновенно он изображается при этом в нынешней архиерейской митре, сверх фелони на нем нынешнего же образца широкий омофор и на груди панагия, под фелонью обычная палица и подризник. Одной рукой он чаще всего благословляет, а в другой на омофоре (чаще всего) держит Евангелие. Но нередко Святитель пишется и в саккосе, и на орлеце, и Евангелие держит в руке, – т. е. изображение бывает чуждо всяких даже намеков на историческую давность представляемого ею лица, и здесь является полное поглощение истории современностью. Так совершенно низведенный на землю, приближенный к окружающей действительности лик Чудотворца лишается и всей той глубины и силы выражения, которые столь свойственны были изображениям Чудотворца на древних иконах. Забота о естественном цвете кожи, о правильности линий тела, о приятности колорита и красоте рисунка ясно сказывается на образе; но не дышит икона прежними величием и красотой мысли, нет в ней прежнего благородства и идеальности рисунка, не видно в ней прежней проникновенности мастера святостью изображаемого им предмета. Чуждо современное изображение Святителя резких и грубых до уродливости движок, ожинок, морщин, столь обычных на древних ликах Чудотворца, – но нельзя сказать, чтобы иконописец только выиграл от этого, потому что он не уяснил себе того глубокого смысла, не усвоил того внутреннего содержания, которые скрывались за этими уродливостями и сообщали простым изображениям древности характер величавого благородства и возвышенности, и не передал их своим иконам. Ничем он не заменил значения ни впалости щек, ни суровости чела, ни строгости взора, и его изображение теряет бесконечно много в выразительности сравнительно с изображением древним. А вместе с выразительностью теряет оно и во влиянии на душу молящегося. Далеко не столько говорит взору и чрез него – уму и сердцу это простое лицо с обычным выражением, сколько говорит им древняя икона Чудотворца. «Правило веры, образ кротости, воздержания учителя» наглядно воплощает в себе древний лик Угодника Божия; но можно ли это сказать об изображении Святителя современном?! Нет!.. Но это влияние – главное в назначении иконописного искусства!.. Ясно, что новейшая иконопись еще далеко не исполнила своего дела по отношению к древней, и многому еще нужно ей поучиться у последней, насколько, по крайней мере, это касается изображения святителя Николая. Исключений из этого общего правила не много, и в числе их, конечно, нужно прежде всего считать иконы Чудотворца наших лучших профессоров-художников, которые сначала изучали тип Святителя, прежде чем его изображать; но не о них, конечно, у нас речь.

Святой Николай с образа профессора М. Нестерова

Итак, вот приложение сказанного нами о памятниках древней иконографии имени Святителя к современной иконописи, касающейся его же, и следующие отсюда выводы. Закончим свою речь об иконописи по отношению к Святителю следующими, как нельзя более подходящими в данную минуту, словами, советом, убеждением, так сказать, любителям искусства и художникам опять со стороны того же незабвенного Ф. И. Буслаева:

«В наше просвещенное время стали наконец отдавать должную справедливость ранним произведениям грубого средневекового искусства; и если немцы и французы с уважением и любовью обращаются к своим очень невзрачным, часто уродливым миниатюрам и скульптурным украшениям так называемого романского стиля, искупающим в глазах знатоков свое безобразие религиозною идеею и искренностью чувства, то в глазах наших соотечественников еще большего уважения заслуживают произведения древней Русской иконописи, в которых жизненное брожение форм изящных с безобразными и наивная смесь величия и красоты с безвкусием служат явным признаком молодого, свежего и неиспорченного роскошью искусства, когда оно, еще слабое и неопытное в технических средствах, отважно стремится к достижению высоких целей и в неразвитости своих элементов является прямым выражением неистощимого богатства идей, в такой же неразвитости сомкнутого в таинственной области верования».

Глава 3

Слава Святителя Николая на Руси в первые времена государственной и христианской жизни нашего отечества (IX–XII вв.)

Поистине достойны всякого испытания, удивления и хвалы судьбы святых угодников Божиих на земле. Почти неведомые миру при жизни или известные только в одном уголке его, они теперь чествуются хвалами, им воздвигаются храмы, создают и созерцают их изображения во всей вселен-, ной, и чем дальше от их кончины, тем больше. Чем больше лет проходит от их смерти, тем ближе они становятся сердцам людей. Всем без различия они делаются известны и дороги. Изображения и храмы их наконец разрушаются и теряются, но полные новой, еще сильнейшей любви к ним люди воздвигают им новые, еще более великолепные и многочисленные храмы и иконы. В эти храмы, к этим образам угодников Божиих не в убывающем, но в возрастающем количестве притекают толпы людей с душами, с сердцами потрясенными, взволнованными, исполненными благоговения и веры в милосердие, заступничество и силу их пред Богом. При виде такого явления исчезает мысль о смерти и отсутствии святых Божиих на земле. Кажется, они еще живут по-прежнему среди нас и действуют с ощутимой, очевидной силой. Таковы отношения к ним живых людей. Да и на самом деле это бывает так. Благодатию Божиею часто, действительно, уничтожается всякое различие и в силе и в существовании между живыми и почившими праведниками. Стремление первых к последним бывает столь напряженно, их желание полного общения, единения с ними – столь горячо, их вера в них – столь искренна, что силой своей возносятся в тот горний мир, к тем душам, к источнику благодати небесной, препобеждают мировые законы и переходят границы чувственного с сверхчувственным. Тогда устанавливается действительное единение и полное общение между земным и небесным, совершается низведение того мира сверхчувственного с его законами в пределы и к законам мира чувственного. Тогда почившие святые являются живущим в своем прославленном виде, говорят с ними и действуют с мощью небесной силы, покоряющей силу земную. Глубина и сила мысли и чувства в этом действительном духовном единении оживотворяет тогда самые вещественные памятники, посредствующие между мыслью и чувством земных людей и первообразами памятников, привлекают на вещество памятников благодатную силу небесных душ, и оно становится посредником в общении двух миров и в единении душ небесных с земными. Происходят дивные действия чествуемых вещественных святынь – останков святых, изображений их, необычайные знамения, исцеления и другие чудеса от них.