Николай и Александра
Шрифт:
«Ничего особенного», – записал наследник после первого представления. Но на следующий вечер появилась такая запись: «Этот раз было лучше. Они разделись и выделывали всякие штуки». Путешественники поднялись на две пирамиды, ели, как арабы, руками, катались на верблюдах. Яхта поднялась до Ассуанских порогов. Цесаревич наблюдал, как в бурной пенящейся воде купаются египетские мальчишки.
В Индии князья Барятинский и Ухтомский убили по тигру; наследник, к его большому сожалению, остался без трофея. Стояла невыносимая жара, и цесаревич стал раздражителен. В письме из Дели он жаловался матери: «Несносно быть снова окруженным англичанами и всюду видеть красные мундиры». Мария Феодоровна поспешила ответить: «Хочется верить, что ты учтив со всеми англичанами, которые так стараются для тебя, устраивают приемы, приглашают на охоту и т. д. Прекрасно понимаю, что балы и прочие официальные мероприятия не очень-то увлекательны, особенно в такую жару, но ты должен понимать,
В Индии Георгий Александрович страдал от жары. Кашель усилился, бедного юношу постоянно била лихорадка. К огромному его разочарованию, родители приказали ему прервать путешествие. Когда фрегат «Память Азова» покинул Бомбей, Георгий Александрович поднялся на борт взявшего курс в противоположном направлении миноносца, чтобы вернуться к прежней спокойной жизни на Кавказе.
Продолжая путешествие, Николай Александрович делал остановки в Коломбо, Сингапуре, Батавии и Бангкоке, где нанес визит королю Сиама. Оттуда отправился в Сайгон и Гонконг, а когда в токийских парках зацвели вишни, прибыл в Японию, где посетил Нагасаки и Киото. Когда он гулял по улицам города Отсу, путешествие его – да и жизнь – едва не оборвались. С мечом в руках на него неожиданно кинулся японский полицейский. Клинок, нацеленный в голову, лишь скользнул по лбу, и из раны брызнула кровь. Злодей взмахнул мечом во второй раз, но греческий принц Георгий отбил удар тростью. Причины, побудившие японца напасть на цесаревича, так и не были окончательно установлены. Ничего не мог объяснить и сам Николай Александрович. На всю жизнь у него остался шрам, и временами он страдал от головных болей. По мнению одних, нападение было совершено религиозным фанатиком, взбешенным якобы непочтительным поведением Николая Александровича и его спутников при посещении японского храма. Другие приписали его ревности некоего самурая, жена которого приглянулась цесаревичу. Этим эпизодом путешествие и завершилось: царь телеграфировал сыну, требуя немедленного возвращения.
После того эпизода Николай невзлюбил Японию и чаще всего называл японцев макаками. Запись в его дневнике гласит: «Принял шведского посланника и японскую „макашку“ – „поверенного в делах“, который привез мне письмо, портрет и старинные доспехи, подаренные мне Ее величеством (японской императрицей)».
Возвращаясь домой, цесаревич остановился во Владивостоке, где прожил достаточно долго и участвовал в закладке Владивостокского вокзала в самой крайней точке Великого Сибирского пути. Владивосток представился ему заброшенным провинциальным городком с грязными, немощеными улицами, открытыми канализационными канавами, бревенчатыми домами, фанзами, населенными китайцами и корейцами. 31 мая 1892 года, несмотря на холодную, ветреную погоду, цесаревич присутствовал на молебне, состоявшемся под открытым небом. Наполнив тачку грунтом, Николай Александрович провез ее на расстояние нескольких десятков метров и опрокинул на насыпь будущей железной дороги. Вскоре после этого, взяв в руки кельму, уложил первый камень здания вокзала [9] .
9
Еженедельник «Владивосток» (№ 21, 26 мая 1891 г.) так описывал торжества по случаю начала Уссурийского участка Великого Сибирского рельсового пути: «19 (24) мая к 10 часам утра уже собралась масса народа… Тотчас по прибытии Его Высочества Государя Наследника Цесаревича началось молебствие… По окончании молебна Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Его Королевское Высочество греческий принц Георгий приложились к кресту и направились к месту земляных работ… Почти у самого павильона была приготовлена лопата и тачка, в которую Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий князь Николай Александрович собственноручно наложил землю и отвез ее на полотно будущей железной дороги. Момент, когда Царственный Сын управлялся рабочей тачкой, двигаясь с нею вперед и вываливая из нее землю как простой рабочий, был поистине торжественный: все смолкли… По окончании всей церемонии Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Его Королевское Высочество греческий принц Георгий изволили сесть в вагон; туда же вошли приамурский генерал-губернатор, военный губернатор, адмиралы, генералы, свита и г. Урсати (строитель железнодорожной линии)… Раздался свисток, другой – и поезд тронулся, провожаемый оглушительным „ура“ бежавшей за поездом публики».
Вернувшись в Санкт-Петербург, цесаревич возобновил встречи с Кшесинской. Сначала влюбленные встречались на набережной Невы в карете. Затем наследник стал бывать в доме отца Матильды. Обычно он появлялся в обществе своих молодых двоюродных дядей – великих князей Сергея, Георгия и Александра Михайловичей. Кшесинская угощала гостей отцовским шампанским и слушала грузинские песни. По воскресеньям Матильда посещала скачки, усаживаясь напротив царской ложи, и всякий раз получала букет цветов, который по поручению цесаревича ей вручали его друзья-однополчане.
Привязанность Николая Александровича к Кшесинской крепла. Он подарил ей золотой браслет с крупным сапфиром и двумя большими бриллиантами. На следующее лето, когда Матильда вновь танцевала в Красносельском театре, Николай часто бывал на репетициях, сидел у балерины в артистической уборной, где чувствовал себя уютно, как дома, и подолгу беседовал с ней. После спектакля цесаревич сначала ехал к государю поужинать, а затем возвращался в театр за балериной. Вдвоем в экипаже они совершали прогулки под луной, катались по окрестностям Красного Села. Иногда после таких волнующих кровь прогулок ужинали вместе, и Николай оставался у возлюбленной до рассвета.
В конце лета 1892 года Матильда решила обзавестись собственным домом, где могла бы встречаться с цесаревичем. «Хотя наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают… Отец лишь спросил, отдаю ли я отчет себе в том, что никогда не смогу выйти замуж за наследника и что в скором времени должна буду с ним расстаться. Я ответила, что отлично все сознаю, но что я всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, я хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю», – писала впоследствии балерина. Вскоре Кшесинская сняла в Санкт-Петербурге небольшой двухэтажный дом, принадлежавший композитору Римскому-Корсакову.
На новоселье цесаревич подарил ей набор из восьми золотых чарок для водки с драгоценными камнями. Спустя годы Матильда вспоминала те счастливые дни, что прошли в этом доме. Наследник обычно приезжал вечером, к ужину. Иногда они устраивали небольшие вечеринки, приглашая трех молодых великих князей, одну-двух балерин и тенора, которого Николай очень любил. После ужина князья, по обыкновению, пели грузинские песни, а потом вся компания играла в баккара.
Тем временем Николай Александрович продолжал выполнять и государственные обязанности. «Меня назначили членом Финансового комитета, – писал он. – Чести много, радости мало… Принял шестерых членов этого учреждения; признаюсь, прежде я даже не подозревал о его существовании». В качестве главы Комитета по борьбе с голодом 1891–1892 годов цесаревич много трудился, изыскивая средства по подписке, и сам жертвовал значительные суммы на помощь голодающим. Отношения с отцом были несколько натянутыми.
«Очень хотелось в строй с гусарским взводом, но забыл спросить Папа», – отметил он в дневнике 6 января 1890 года. Сергей Юльевич Витте, грузный и толковый министр финансов, строивший Транссибирскую магистраль и позднее, уже при Николае II, во время Русско-японской войны и революции 1905 года, входивший в состав правительства, писал в своих мемуарах о беседе с Александром III. По словам Витте, он предложил царю назначить цесаревича председателем Комитета по сооружению Великого Сибирского пути. Император был удивлен подобного рода предложением. Произошел следующий диалог:
«– Как?.. Да вы знаете наследника цесаревича?
– Как же, Ваше Величество, я могу не знать наследника цесаревича?
– Да, но вы с ним когда-нибудь о чем-нибудь серьезном разговаривали?
– Нет, Ваше Величество, я не имел счастья говорить с наследником.
– Да ведь он, – говорит, – совсем мальчик, у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем Комитета?
– …Но ведь если вы, Ваше Величество, не начнете приучать его к государственным делам, он никогда к этому и не приучится».
Витте отмечал, что «уже через несколько заседаний Комитета… наследник овладел положением председателя, будучи человеком очень быстрого ума и быстрых способностей».
В 1893 году цесаревича направили в Лондон в качестве представителя российской императорской фамилии на торжества по поводу бракосочетания его двоюродного брата Георга, герцога Йоркского, будущего короля Георга V, с принцессой Марией Текской. Поселили его в Мальборо-хаусе вместе со многими представителями королевских домов Европы, жившими в комнатах, которые выходили в общий коридор. Принц Уэльский, известный законодатель мужских мод, тотчас решил приодеть своего молодого гостя. «Дядя Берти… конечно, мне немедленно прислал портных, сапожника и шляпника», – написал матери Николай Александрович. В Лондоне он был впервые. «Я в восторге от Лондона и никогда не думал, что он мне так понравится», – сообщал он родительнице, рассказывая о своем посещении Вестминстерского аббатства, собора Святого Павла и Тауэра. Естественно, от посещения палат парламента цесаревич уклонился.