Николай I Освободитель // Книга 8
Шрифт:
Одновременно с этим я вытащил из кармана коробочку с крестом на соответствующей черно-красной орденской ленте и передал ее свеженагражденному кавалеру. К нам тут же подскочил распорядитель мероприятия и сноровисто помог приколоть награду к груди Иноземцева, который от свалившихся на него почестей явно оказался в полнейшей прострации. Учитывая скромную денежную награду в сто тысяч рублей, полагающуюся вместе с золотой статуэткой, можно сказать, что жизнь достаточно скромного врача и исследователя за один день перевернулась с ног на голову.
Я тем временем еще раз поблагодарил собравшихся и спокойно покинул сцену. Дальше по программе лауреат премии должен был выступить с большой «наградной» лекцией для собравшихся
Пока Иноземцев на сцене расставлял плакаты и другие материалы, нужные для будущей лекции,я мысленно скользнул в прошлое. Идею большой премии, которая должна была стать заменителем Нобелевки, я вынашивал уже давно. Учреждение такой псевдо-нобелевки, причем в более расширенном формате, охватывающем и другие сферы искусства и науки, должно было способствовать росту международного авторитета империи, а также привлечению в Россию высококлассных ученых, изобретателей, художников, музыкантов, писателей. Причем фактически это в будущем нам даже стоить ничего не будет, в конце концов миллион рублей в год, потраченных на организацию награждения и выплату премий – такая мелочь, что даже упоминать смысла нет.
– Видишь ли Саша, - разговор этот состоялся весной 1844 года, когда мы с семьей вернулись из Царьграда в столицу. Наследник при этом всю зиму оставался в Питере «на хозяйстве» и был явно изрядно обескуражен количеством неожиданно свалившихся на него дел. Во всяком случае радовался он моему приезду и сложению с себя обязанностей регента и местоблюстителя престола вполне искренне. – Я хочу, чтобы Россия стала страной, которая устанавливает правила. В военной сфере, в экономической. В научной и культурной. Понимаешь меня?
– Пытаюсь, - честно покачал головой Наследник. Я не был уверен, что способен объяснить человеку из 19 века насколько глобальным и сильным может быть такое неочевидное оружие как культура. Как Голливуд одним фактом своей всеобъемлющей доминации заставил в будущем всю планету жить «по-Американски». Принимать чужой образ жизни и мышления, далеко не всегда адекватно накладывающийся на имеющиеся в различных народах и государствах исторические паттерны.
– Представь, что в каком-нибудь государстве, не будем ходить далеко – в Болгарии, там пока наше влияние практически всеобъемлюще, люди ходят в русский театр, читают русские книги, в школе учат русский язык, работают на фабрике, принадлежащей русскому предпринимателю, а дети мечтают уехать в Россию и поступить в наш университет, потому что тут самое лучшее в мире обучение. Такое государство не нужно даже завоевывать войсками, все его элиты и так будут идти у тебя в фарватере, а попытка царя или министров резко сменить политический вектор, приведет только к внутреннему восстанию. Нам понадобится только дать недовольным деньги и оружие, и они сами все сделают, - я бросил взгляд на сына и увидел в его глазах глубокую задумчивость. Не факт, что он действительно понимает, что я пытаюсь ему объяснить, но даже сама попытка обдумать мои слова уже была ценна сама по себе. – А представь, что такое влияние распространяется на весь мир. Живет, например, в Париже молодой, но жутко талантливый двадцатилетний ученый. И есть у него мечта получить самую престижную в его области деятельности премию – Николаевскую. При этом он смотрит в список и видит, что чаще всего ее получают ученые, работавшие в России. Нам даже не нужно будет ничего делать, чтобы заманивать к нам самые выдающиеся на Земле таланты, наоборот, мы будем ПОЗВОЛЯТЬ им работать в империи, чтобы прославить свое имя и принести нам пользу.
– Ну пока до этого далеко, - с сомнением протянул Саша. Он был в курсе постоянной работы наших научных и исследовательских организаций по привлечению перспективных кадров из-за границы. Сейчас такая деятельность влетала моему личному бюджету в изрядную копеечку. Впрочем, самые громкие имена, наоборот, получалось купить практически за копейки. Например, Пастер, работающий последние два года в команде Иноземцева. Французу всего двадцать лет, он еще очень далек от того, чтобы сделать себе научное имя, и поэтому за предложение поехать поработать в Россию – тем более за приличные деньги – мгновенно ухватился руками и ногами.
– Далеко, - я кивнул, - но сложность пути не отменяет необходимость двигаться по нему. А русский язык! Представляешь выгоды от превращения его в международный вместо французского, английского, немецкого или, прости Господи, латыни какой-нибудь. Это будет означать, что условному ученику русской гимназии вообще не нужно учить другие языки, он может поехать в любой уголок мира и там найти человека, который его поймет. Даже в денежном выражении представь сколько этом может сэкономить средств. Сколько других более полезных знаний можно дать ученику вместо изучения иностранных языков!
Из задумчивости меня вырвал очередной взрыв аплодисментов в зрительном зале. Иноземцев как раз подошел в своей лекции к той части, где он впервые непосредственно наблюдал бактерии в виде палочки, получившей в итоге его имя. Мне такие подробности были, по правде говоря, не слишком интересны, с другой стороны, всегда приятно наблюдать за положительными результатами своих усилий.
В плане микробиологии и понимания происхождения некоторых особо опасных в эти времена болезней мы опережали эталонную историю лет на сорок. Что, впрочем, не удивительно. Создание режима наибольшего благоприятствия, практически неограниченное финансирование, подключение самых светлых научных голов Европы, приоритетное снабжение самой передовой техникой – попробуй поизучай микробы без более-менее нормального микроскопа, - а порой и непосредственное вливание знаний и идей из будущего. Было бы странно, если бы за тридцать пять лет напряженной работы все это не дало бы своих плодов.
Одновременно с изучением туберкулеза еще одна команда микробиологов активно занималась изучением бешенства. Эта болезнь, конечно, уносила куда меньше жизней, однако предсмертные мучения и абсолютная неспособность современной медицины хоть что-то ей противопоставить делали ее в глазах обывателя, возможно, еще более страшной. Чахотка что? Кашляешь и кашляешь, можно десяток лет с кашлем прожить, есть деревни в средней полосе, где туберкулезом больны чуть ли не все поголовно и ничего живут как-то. Плохо и не долго, конечно, но тем не менее.
А бешенство совсем иной вид имеет: укусила тебя какая-нибудь тварь зараженная и все – ты еще вроде живой, а уже труп. Страшно. А у меня как раз на задворках памяти остались обрывки воспоминаний о виденном когда-то научно-популярном фильме про Пастера и его работу. Естественно, за давностью лет никаких подробностей не сохранилось кроме самого метода, которым француз добивался ослабления вируса бешенства. Заражённому животному вскрывали череп, доставали мозги и сушили, ослабляя таким образом источник болезни. Потом вкалывали получившуюся субстанцию следующему животному и повторяли цикл раз за разом пока вирус окончательно не потеряет опасность и не превратится в вакцину.