Николай I Освободитель. Книга 5

Савинков Андрей Николаевич

И почти по каждому пункту приходилось продавливать нужные решения буквально с боем. Не мне правда, а митрополиту Филарету, которому при соблюдении всех условий и был обещан патриарший престол.

Проще всего оказалось договориться по календарю, как ни странно. Вопрос этот пока еще не стал принципиальным, а практическая необходимость унификации календаря со всей остальной Европой была очевидна даже самым твердолобым иерархам церкви. Конечно, они скорее предпочли бы чтоб католики перешли обратно на юлианский календарь, но это было уже совсем утопическим требованием.

В итоге новый календарь — он чем-то в тонкостях отличался от Григорианского, но чем именно

я так и не понял — названный Новоюлианским был утвержден в Русской церкви с 1 января 1834 года. Почему не собственно Григорианский, а свой, хоть и почти идентичный западному? Очень просто — никогда бы не согласились наши церковники на введение календаря, названного по имени одного из римских пап. Гордость не позволила бы. А так удалось и реформу провести и сделать вид, что мы сами все придумали, а не у католиков содрали. Впрочем, какая разница, главное, что дело было сделано, а все остальное — несущественные мелочи.

Ну и вместе с церковью на новый календарь должно было перейти все государство, так что собственно 1 января в 1834 и не предполагалось. Сразу после 31 декабря шло 12 января, поскольку разница между двумя календарями к 19 веку составляла именно это количество дней.

— Святые отцы, не расходитесь пожалуйста, сейчас будет общее светописание, — суетился все тот же распорядитель, подобно опытному пастуху сбивая отару духовных пастырей — хе-хе, каламбурчик — вместе. Те, почувствовав приближение банкета фотографироваться особо не хотели. Церковь по началу вообще с подозрением отнеслась в быстро расплодившимся светосалонам, и только мое личное заступничество в итоге заставило их примириться с данной «забавой».

Много споров вызвало мое требование снять анафему со старообрядцев и прекратить на них гонения. Тут нужно, наверное, сделать отступление и дать немного разъяснений, дабы сложность ситуации стала более-менее очевидна всем.

Изначально мне казалось, что весь корень проблемы именно в самой официальной Русской православной церкви. Начиная с самой реформы Никона, которая к христианской вере имела достаточно опосредованное отношение и была в первую очередь про политику, а не про религию, я думал, что именно официальная церковь давит бедных староверов, сжигает их на кострах и всячески унижает иными способами.

Смешно сказать, но у меня была даже мысль слупить со староверов — благо достаточно богатых людей среди них было много, — по сути, взятку за снятие анафемы. Чуть-чуть заработать, так сказать: и дело сделать и денег на этом поиметь. На деле же оказалось, что Московский патриархат уже давно пытается наладить с раскольниками диалог. От тех уже даже не требуют отказаться от своих отдельных дореформенных традиций и даже согласны выделить старообрядцам собственных епископов. Что там говорить, если под крылом официальной церкви действовала такая же официальная «старообрядческая единоверческая» церковь, которая признавала верховенство Московского патриархата, но при это все обряды отправляла по-своему. По-старому.

В единоверческую церковь потихоньку переходили в основном те, кто к религии относился более прагматично и тяжелым фанатизмом не страдал. Процесс этот, однако шел достаточно медленно и вероятность того, что проблему удастся решить эволюционным путем виделась ускользающе маленькой.

Тем более большинству раскольников было вполне комфортно в статусе таких себе мучеников за веру, и контакта с властью они совершенно не искали, а сам раскол при этом создавал кровоточащую рану на теле церкви. А ведь кроме «поповцев» — тех старообрядцев, которые признавали священников, пусть и своих отдельных,

и соответственно были готовы встраиваться в некую церковную иерархию, имелись еще и «беспоповцы» — это вообще, по сути, фанатики-сектанты, деятельность которых порой принимала весьма извращенные формы. Достаточно сказать, что среди последних существовало относительно распространенное течение «хлыстовцев» — самобичевателей и даже крайней их части — скопцев. Это те, которые кастрировали себя сами в религиозных целях. Что ни говори, но тут вопрос явно выходил за рамки религиозного и перемещался скорее в уголовную плоскость. С этим нужно было что-то решать.

При этом раскольников среди 75-и миллионного населения империи было всего лишь чуть меньше миллиона, и существовала устойчивая тенденция на уменьшение их удельного веса среди всех православных христиан империи. Учитывая, что на новые земли юга и востока империи переселялись в первую очередь русские православные, и именно они своим активным размножением давали наибольший численный прирост населения, в будущем число старообрядцев должно было стать совсем незначительным. В конце концов, кому какое дело до кучки фанатиков сидящих безвылазно где-то по заимкам в тайге? А с адекватными и разумными людьми всегда можно договориться. Что ни говори, а поддержка верховной власти дорогого стоит, и отвергали ее в основном всякие фанатики и маргиналы, на которых обращать внимание просто глупо.

В итоге было принято решение, что лучшим выходом из сложившегося положения будет просто перестать давить на раскольников, поскольку именно внешнее давление формировало их самобытную общность. Старообрядцы, во всяком случае идея была именно такая, в этом были схожи с неньютоновской жидкостью — крепки в своих убеждениях пока официальная церковь и поддерживающий ее государственный репрессивный аппарат самим фактом неприятия делал их особенными. Убери давление, и они растекутся по территории страны, становясь совершенно незаметными в общей массе населения. Ну а со всякими радикальными сектами в таком случае уже можно будет разбираться не с точки зрения гонений за веру, а с точки зрения банального мошенничества. В конце концов все эти многочисленные мессии чаще всего на проверку оказываются именно мелкими жуликами. Ну или крупными, тут уж как повезет.

В целом же, не смотря на сложность и неоднозначность поднятых вопросов, лично для меня собор прошел достаточно легко. Всю тяжесть работы с иерархами я сбросил на Филарета, перед носом которого висела морковка в виде патриаршества, и митрополит был готов носом рыть землю, чтобы получить вожделенный приз. Я только ухватил самый край слухов, что дабы обеспечить выполнение поставленных мною условий, в ход у него пошло буквально все. И уговоры, и объяснения, и угрозы, и даже банальный подкуп. Ну и ладно, может человек показывать результат — и хорошо, а победителей, как известно, не судят.

Что же касается самих выборов патриарха, то их постановили провести уже в следующем 1834 году. Самое смешное тут в том, что я готов был двигать Филарета в патриархи хоть завтра, поскольку считал это дело крайне важным с пропагандистской точки зрения. Однако большинство епископов, даже те, которых выбранная мною фигура в целом устраивала, приговорили взять год на обдумывание и проведение полноценных избирательных кампаний. Понятное дело, что оперировали они другими терминами, однако смысл был именно такой. Видимо, все-таки многие надеялись, что за этот год что-нибудь изменится. Как говорится: «либо шах сдохнет, либо ишак, либо я». Ходжа Насреддин почил в веках а мудрость его продолжает жить.