Николай II (Том II)
Шрифт:
Аликс видела, что Ники внутренне ликовал, и приготовилась выслушать какое-то очень приятное известие, вероятно связанное с новыми победами русского оружия. Так оно и было.
Когда Алексей и ОТМА прибежали, узнав, что Papa зовёт их, Николай выдержал небольшую паузу, потом принял торжественную позу в центре гостиной и торжественно произнёс:
– Господь Вседержитель даровал нашему доблестному воинству великия победы на исконной славянской земле – в Галиции! – Затем Государь перекрестился на стену будуара, почти сплошь завешанную иконами, и добавил: – Благодарю Тебя, Господи, и Тебя – Божья Матерь, что оказали Вы милость Державе Нашей в праведной битве
Аликс и дети тоже встали и сотворили крестное знамение. А после этого Алексей и младшие царевны кинулись от радости на отца и стали его целовать в щёки, в усы и бороду, в смеющиеся глаза, в седеющую шевелюру…
Он обнимал их сразу всех, возился с ними, боясь поцарапать своим орденом, покуда Аликс не позвонила в эмалевый электрический звонок – чтобы Волков нёс чай и бисквиты.
Дети расселись по своим любимым креслам или прямо на лиловом ковре, Николай присел на кушетку к Аликс. Алексей, который, как и его отец, следил за боевыми действиями по карте, но несколько иного – более мелкого масштаба, по которой ленточкой на булавках отмечал линию фронтов, вдруг удивлённо спросил отца, почему тот назвал Галицию, территорию Австрии, исконной землёй славян?
Николай любил вдумчивые вопросы сына и старался как можно подробнее ему на них отвечать. И теперь, вдохновлённый победой, он прочёл сыну и дочерям настоящую лекцию по истории захватнических устремлений Польши на Востоке, об оккупации ею русских земель, о возмездии за это – трёх разделах Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Он рассказал и о попытках Франции заигрывать с поляками и подстрекать их против России.
Эту лекцию с большим интересом слушала и Александра. Ей недавно донесли слух о том, что «чёрные галки» подбивают Николашу надеть на себя польскую корону.
«Теперь понятно, почему дядюшка так лебезит перед Францией! – сделала свой вывод царица. – Он надеется, что союзники заставят Ники пойти ему на уступки… Но пока я жива, этому не бывать!..»
53
В конце августа и начале сентября в Царское Село из Барановичей продолжали поступать хорошие новости о наступлении армий Юго-Западного фронта в Галиции. Николаю радостно было отмечать по своей карте, как с востока, юга и севера русские войска приближались к Ярославу и Перемышлю, взяв до этого городок Самбор.
Но Уложение о полевом управлении войск, которое он сам составил и подписал, думая, что сможет возглавить армию и стать Верховным Главнокомандующим, не позволяло кому-либо являться в Ставку без приглашения её главы. Государь уже жалел, что дал Главнокомандующему такую власть, но менять что-либо было поздно. Получалось, что в таком простом вопросе, как приезд в Ставку, Император целиком зависит от великого князя.
Давая в конце августа аудиенцию генерал-квартирмейстеру Ставки генерал-адъютанту Данилову, возвращавшемуся в Барановичи после хождения по делопроизводствам Генерального штаба, Государь очень деликатно намекнул ему о своём желании скорее получить приглашение от великого князя Главнокомандующего посетить действующую армию. Однако то ли Данилов по своей врождённой тупости не понял и не передал эту часть разговора своему Августейшему шефу Николаю Николаевичу, то ли передал, а дядя Николаша по каким-то своим соображениях всё медлил и медлил…
Наконец, вечером 18 сентября Императору от Верховного главнокомандующего пришла телеграмма, в которой «верноподданнейше испрашивалась высочайшая милость – соизволение Государя на посещение Им Ставки». Едва прочитав депешу,
Ещё пять минут у Государя заняло утверждение краткого списка придворных, которых он разрешал Воейкову пригласить с собой в поездку; он подтвердил, что теперь, дабы не дезорганизовывать движение на железных дорогах, занятых перевозками войск и материалов к фронту, вместо 13 поездов, в которых перемещалась в мирное время Семья и Двор по России, будут следовать только два – Его собственный и свитский…
Николаю было радостно решать наконец какие-то детали столь долгожданной поездки на Ставку, откуда он надеялся без лишней шумихи вырваться и на передовые позиции. Затем он принял внешне спокойный вид – ему не хотелось сообщать эту новость Аликс в том состоянии радостного возбуждения, в котором он пребывал, потому что жена, конечно, опечалится разлуке, и возможно даже, что и всплакнёт.
Со спокойно-озабоченным выражением лица, к которому за дни войны привыкла Императрица, отправился Николай в её светло-сиреневый будуар. Уже выйдя в коридор, он хлопнул себя по лбу, вспомнив, что сегодня четверг и Семья вместе с Аней, Лили Ден, дежурным флигель-адъютантом великим князем Андреем и неизменным милым графом Фредериксом собралась в гостиной у камина, чтобы послушать, по старой доброй традиции, приглашённых артистов. Николай не знал, сможет ли он сегодня выкроить время для этого удовольствия, хотя Аликс пригласила на вечер его любимую певицу – Надежду Плевицкую, и просил начинать маленький концерт без него. А теперь, когда он наконец получил то, чего так страстно желал – приглашение на Ставку, можно было посидеть над бумагами и далеко за полночь, но не пропустить общения с великой артисткой.
Уже в коридоре сквозь неплотно прикрытую дверь гостиной он услышал звонкий голос «курского соловья», как ласково называли Плевицкую её почитатели, среди которых была и Семья Государя Всея Руси. Николаю так нравилась манера исполнения Дёжкой, как ещё прозывали Надежду Плевицкую, русских песен и их репертуар, что однажды, после такого же семейного вечера в Ливадии с участием Плевицкой и её постоянного концертмейстера Александра Заремы, он подошёл к ней, поцеловал её руку, а затем, вручая сафьяновый футляр с подарком – изумрудным ожерельем, от всего сердца сказал этой курской крестьянке, ставшей великой певицей:
– Я думал, что невозможно быть более русским, чем я. Но теперь я уступаю вам пальму первенства!..
«Как приятно, что именно сегодня, когда пришло наконец долгожданное приглашение от Николаши, Плевицкая – в гостях у нас!..» – подумал Государь и на цыпочках, стараясь не скрипнуть дверью, проскользнул в гостиную.
Николай дождался аплодисментов, которыми наградили певицу за исполнение патриотичной, ставшей теперь, в первые дни войны, особенно популярной песни «Шумел, горел пожар московский…» о пожаре первопрестольной в 1812 году, автором которой был Александр Зарема, и тихонечко прошёл к своему креслу, стоявшему подле кресла Аликс. Плевицкая и Зарема, увидев царя, склонились перед ним в поклоне, а он, словно обычный зритель в концертном зале, присоединил свои аплодисменты к рукоплесканиям своих близких и особенно радостно улыбнулся Надежде Васильевне.