Николай II

Фирсов Сергей Львович

Имя праведника обрастает легендами. Так, сохранился рассказ о посещении святого Серафима императором Александром I в 1824 или 1825 году. Беседа якобы длилась три часа, после чего старец, проводив императора до экипажа и поклонившись ему, сказал: «Сделай, Государь, так, как я тебе говорил». Вскоре Александр I умер, а некоторое время спустя в Сибири объявился старец Федор Кузьмич, в котором некоторые современники желали видеть бывшего императора, оставившего трон и удалившегося спасать свою душу. Посещение Александром I святого Серафима и последовавший затем «уход» императора под именем неизвестного до того странника, таким образом, оказываются соединенными. Легенда показывает, что Александр I мог скрыться от света и отказаться от трона, так как не простил себе смерти отца — императора Павла I.

Другая легенда уже непосредственно затрагивает время, предшествовавшее воцарению императора Николая I. Ее впервые рассказал в 1844 году бывший

послушник святого Серафима Гурий (в 1840-е годы — игумен Георгий). «Он вспоминал, что к отцу Серафиму приехали „блестящие офицеры“ и попросили его благословения. Он же отказался их благословлять и выгнал из своей келии. Они пришли на другой день и встали перед ним на колени, но старец прогневался еще сильнее, так что затопал ногами и велел им немедленно уйти. Опечаленные офицеры уехали». В ответ на вопрос послушника о причинах произошедшего старец показал ему чистый родник, который затем вскоре помутнел. «Вот что они хотят сделать с Россией», — якобы сказал отец Серафим об офицерах. Очевидна цель приведенного рассказа — показать святого предвидевшим восстание и не давшим благословения готовившим его офицерам — будущим декабристам. Подчеркну: достоверность приведенных рассказов невелика, но они весьма характерны, ибо позволяют увидеть, как затворник и молитвенник Саровской пустыни в восприятии благочестивых почитателей приобретал черты духовного провидца политических дел и советника царя.

Неслучайно царь лично участвовал в торжествах прославления Серафима, ставших одними из наиболее ярких церковных празднеств за всю Синодальную историю православной церкви. По воспоминаниям генерала А. А. Мосолова, решение государя приехать в Саров было вызвано желанием «войти в непосредственную близость с народом помимо посредников». Это желание нельзя считать спонтанным. С самого начала царствования Николай II стремился преодолеть «средостение», отделявшее его от простого народа. В этой связи «роль смиренного христианина, обращенного к святым старцам, означала для царя связь с народом, воплощала национальный народный дух». Мистическая вера в крепость царской связи с народом для Николая II имела своим истоком православие.

Показательно, что в годы его правления к лику святых в Русской православной церкви было причислено больше святых, чем за весь Синодальный период. При последнем царе святыми провозгласили: Феодосия Углицкого (1896), Серафима Саровского (1903), Иоасафа Белгородского (1911), Патриарха Московского и всея Руси Гермогена (1913), Питирима Тамбовского (1914) и Иоанна Тобольского (1916); в то время как за предшествующий период лишь четырех — Димитрия Ростовского, Иннокентия Иркутского, Митрофана Воронежского и Тихона Задонского. Ко времени Саровских торжеств, таким образом, к всероссийскому церковному почитанию был причислен преподобный Феодосий, но, кроме того, церковные власти установили местное празднование «священномученика Исидора и с ним 72 мучеников» (1897) и — в начале XX века — преподобного Иова Почаевского. «Насколько род Романовых забыл о святых, — писал религиозный мыслитель П. К. Иванов в книге „Тайна святых. Введение в Апокалипсис“, — настолько последний в роде обреченный Николай II жаждал мучительнейше встречи с истинным святым. Именно он, вопреки желанию Синода, и настоял на прославлении св. Серафима Саровского». Царское указание — причислить к лику святых православного подвижника — в императорской России звучало впервые. Ни один русский монарх не относился к вопросу канонизации столь внимательно и пристрастно. Эта пристрастность воспринималась современниками неоднозначно, в ней они видели не только (и не столько) проявление царского «благочестия», сколько пример самодержавного самоуправства в церковных делах.

История канонизации Серафима Саровского такова. Еще задолго до того, как Николай II взошел на престол, в январе 1883 года начальник московских женских гимназий Викторов на имя обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева отправил письмо, в котором предложил «ознаменовать начало царствования (Александра III. — С. Ф.), перед священным коронованием государя императора, открытием мощей благочестивого, всей Россией чтимого угодника, которого молитвы и при жизни его были действенны, тем более теперь они будут благопоспешны для великого государя, когда Серафим предстоит перед престолом Всевышнего в лике серафимовском». Ответа Победоносцева на это письмо, как, впрочем, и каких-либо суждений, касающихся взглядов обер-прокурора на проблему канонизации Серафима, найти не удалось. Очевидно, письмо проигнорировали. Позже отвергнуты были и последующие ходатайства, связанные с вопросом о причислении Саровского старца к лику святых.

Проблема эта была поставлена и разрешена только в начале XX века. Характерно, что официальная Церковь (в лице Святейшего правительствующего синода), равно как и глава ведомства православного исповедания, равнодушно относилась к идее церковного прославления Серафима. Победоносцев был поставлен царем перед фактом: праведник долженбыть причислен к лику святых. Обер-прокурор, видимо обескураженный действиями царя, рассказал об этом С. Ю. Витте. Летом 1902 года Победоносцев был приглашен на завтрак к императорской чете, где ему и было предложено буквально через несколько дней предоставить указ о провозглашении Саровского старца святым. На замечание Победоносцева, что святыми провозглашает Святейший синод после ряда исследований, Александра Федоровна заметила, что «государь все может»(курсив мой. — С. Ф.). «Этот напев, — комментировал Витте, — имели случай слышать от Ее Величества по различным случаям». И все же император принял тогда к сведению резоны своего старого учителя, вечером того же дня отправив Победоносцеву записку, в которой соглашался с его доводами. Одновременно он повелевал провести необходимые для канонизации действия к следующему году. Не имея возможности игнорировать повеление царя, Победоносцев тем не менее негодовал, не скрывая своего недовольства и, по своему обыкновению, «вздыхая» обо всем происходившем. «Такое святопроизводство к празднику, выдуманное этими вредоносными черногорками и подкрепленное дармштадтской принцессой, — отмечал государственный секретарь А. А. Половцов, извещенный о происходившем самим обер-прокурором Святейшего синода, — может наделать много хлопот».

Возмущение Победоносцева объяснить нетрудно. Поразительно было само обращение царя именно к главе ведомства православного исповедания с требованием предоставить указ о канонизации. Императору логичнее было бы вызвать для беседы первоприсутствующего члена Святейшего синода, митрополита Петербургского, — для передачи своего пожелания и выслушивания мнения иерархов (вопрос о канонизации был сугубо церковным). Кроме того, Николай II не приказал созвать комиссию для проверки сведений, говоривших в пользу святости Серафима Саровского, на что как «блюститель правоверия» в стране имел полное право.

Вопрос о том, кто инициировал в начале XX века «дело святого Серафима» и заинтересовал им царя, обсуждался современниками достаточно широко. К. П. Победоносцев полагал, что «первую мысль о сем предмете» подал самодержцу архимандрит Серафим (Чичагов), настоятель Спасо-Евфимиева монастыря, — бывший гвардейский офицер, дворянин, ушедший в Церковь и после кончины супруги принявший монашеский постриг. Генерал А. А. Киреев, близкий к придворным и церковным кругам человек, в своем дневнике писал, что оберпрокурор Святейшего синода считал архимандрита «великим пролазом и плутом». По словам генерала, отец Серафим «как-то пролез к государю, а затем государь уж распорядился самовольно. Год тому назад он приказал Победоносцеву, чтобы через год было торжество причисления к лику святых Серафима Саровского. Положим, Сер[афим] действительно святой, но едва ли такое „распоряжение“ соответствует не только верно понятому чувству религиозности, но и канонам(даже русским)» (курсив мой. — С. Ф.). Итак, не сомневаясь в том, что Серафим Саровский — праведник, верующие современники возмущались действиями царя, свои повеления ставившего выше церковных традиций и правил.

Исполняя повеление Николая II, специальная комиссия под председательством митрополита Московского Владимира (Богоявленского) в составе восьми человек (куда, кстати сказать, входил и архимандрит Серафим Чичагов), 11 января 1903 года освидетельствовала мощи Саровского старца. По результатам был составлен секретный рапорт. Однако вскоре результаты работы комиссии стали известны в кругах, весьма далеких и от религии, и от Церкви. В результате церковные власти вынуждены были предпринять не предусмотренные ими заранее шаги. Во-первых — опубликовать «секретный рапорт» в официальном органе Святейшего синода. И во-вторых — в газете «Новое время» поместить заявление митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) о сохранности мощей Серафима Саровского. Сделано это было в один день — 21 июня.

Примечателен повод, выдвинутый митрополитом Антонием для объяснения своего печатного выступления. По его словам, это произошло в связи с усиленным распространением в столице «недели три назад» гектографированных листков «Союза борьбы с православием», который якобы «принял на себя, во исполнение долга своего перед истиною и русским народом, расследование дела о мощах Серафима Саровского». К сожалению, никаких сведений о названном союзе, а также копий гектографированных листков до сих пор обнаружить не удалось. Скорее всего, такой организации не существовало — было лишь сообщество людей, поднявших шум из-за «обмана» (как им казалось) общественности церковными властями по поводу сохранности мощей святого. Митрополит Антоний в этой связи заявил о факте сохранности «остова» старца, напомнив, что для разговора о святости наличие мощей не обязательно — это только дополнительное чудо ко всем прочим.