Николай Клюев
Шрифт:
Рерих читал Клюеву своё стихотворение, написанное в 1911 году, где звучали имена его самого и членов его семьи — как звали их, по убеждению художника, в III веке до н. э. в Китае, и где упоминался легендарный камень Чинтамани («Сокровище Мира»), что был принесён по древнему преданию на Землю с Ориона, камень, наделённый таинственной лучевой силой, влияющей на рост духовного потенциала жителей страны, его обретшей.
Камень, знай, Камень, храни. Огнь согрей, Огнем зажгися. Красным от гнева. Синим — спокойным. Зелёным — познанья. ЗнайПрямо идущий — сам Рерих в своей предшествующей инкарнации. Несущие камень — жена и двое сыновей.
Воспоминания о беседах с Рерихом, о его стихах через несколько лет отложатся в строках Клюева, которые войдут в книгу «Львиный хлеб».
Помню пагодные узоры, Чайный сад и плеск че-чун-чи. Гималаи видели ламу С ячменным русским лицом… Песнописец, Волгу и Каму Исчерпаю ли пером… …………………………… В веретёнце — жалобы вьюги, Барабинская даль в зурне… Самурай в слепящей кольчуге Купиною предстанет мне……Клюев совершал путь духовный — Рерих совершил путь физический и окончил свои дни в Индии, в долине Кулу. И уже с далёкого Востока раздавался его призыв: «Итак, надо всеми физическими условностями и разделениями намечаются возможности нового истинного общего единения. Во имя этого мира всего мира, во имя мира для всех, во имя взаимного понимания радостно произнести здесь священное слово „Шамбала“».
«Шамбала» — буквально «Белый остров», а источник этого имени — в «Махабхарате» (страну вечного счастья, «блаженный остров» индусы называли «Шветадвипа» — что также означает «Белый остров»). И велик соблазн услышать в словах Рериха клюевскую ноту, прозвучавшую в стихах, написанных десятью годами ранее:
Уплывём же, собратья, к Поволжью, В папирусно-тигриный Памир! Калевала сродни желтокожью, В чьём венце ледовитый Сапфир. В русском коробе, в эллинской вазе Брезжат сполохи, полюсный щит, И сапфир самоедского князя На халдейском тюрбане горит.Дух поэта «рыщет, где хочет» — но именно дух. Не «сказку богомерзкую», якобы могущую воплотиться в геополитической реальности, искал он, «сказку», что способна исказить любой поиск, предпринятый с самыми благородными целями.
…Тогда же, после начала Первой мировой войны, появились и первые работы будущих евразийцев, воспитанных в традициях либеральной академической среды — Г. Вернадского («Против солнца. Распространение русского государства к Востоку», 1914 год) и П. Савицкого («Борьба за империю. Империализм в политике и экономике», 1915 год), где подчёркивалась особая роль природного фактора в историческом процессе и естественное расширение России на Восток квалифицировалось как образование «великой национальной русской цельности». Симптоматично, что эти работы появились как, если угодно, идейное обоснование противостояния антиазиатским настроениям, идущим с Запада… Уже позднее появится «Закат Европы» Освальда Шпенглера, а ещё позднее, уже в эмиграции, «продолжатели дела» евразийцев, в частности Н. Трубецкой, соблазнённый «жёлтой идеей», будут поклоняться Чингисхану и выступать с позиций, враждебных
В этой пестроте теорий, мнений, взглядов, трудов и выступлений, что свидетельствовала о полной потере почвы под ногами у многочисленных представителей русского «образованного люда» в начале века, Клюев сохранял удивительную цельность и ясность в своей обретённой опоре на незримую горизонталь, соединяющую Русь с Востоком, и устойчивое видение вертикали, соединяющей земной мир с небесным… В 1918 году в своих знаменитых «Скифах» Александр Блок по-своему декларировал «всечеловечность» русского сознания:
Мы любим всё: и жар холодных числ, И дар божественных видений. Нам внятно всё: и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений.Но ещё за два года до блоковских строк Клюев начертал свой вектор устремления русской мысли и чувства:
Беседная изба — подобие вселенной: В ней шолом — небеса, полати — Млечный Путь, Где кормчему уму, душе многоплачевной Под веретённый клир усладно отдохнуть. …………………………………………… Индийская земля, Египет, Палестина — Как олово в сосуд, отлились в наши сны. Мы братья облакам, и савана холстина — Наш верный поводырь в обитель тишины.Этот мотив станет определяющим в его поэзии послереволюционных лет, когда он будет всё явственнее ощущать наступление ненавистного железа на любимую Россию.
Глава 13
РАТЬ СОЛНЦЕНОСЦЕВ
За несколько недель до Февральского переворота Клюев знакомится на квартире Иванова-Разумника с Андреем Белым, который с интересом слушает его рассказы о хлыстах и сектантах Русского Севера… А 12 февраля уже сам Николай вместе с Есениным слушает доклад Андрея Белого «Александрийский период и мы в освещении проблемы „Восток и Запад“» на заседании Религиозно-философского общества в Демидовом переулке и там же по приглашению Белого читает свой «Новый псалом» (ещё не «Поддонный»).
Как отметил в своём дневнике С. Каблуков, Андрей Белый «кончил… приглашением, обращённым к молодому сочинителю стихов Клюеву, прочесть стихотворение „Новый Псалом“, которое можно считать как бы эпиграфом к его докладу. Клюев просить себя не заставил, и целых 15 минут с кафедры Рел<игиозно>-Ф<илософского> Об<щест>ва раздавались рифмованные вопли явно хлыстовского кликушествования. Впоследствии выяснилось, что Клюев и в самом деле чистейший хлыст, считающий себя Христом, имеющий своих верных и даже своего „архангела Михаила“».
А Клюев читал:
О родина моя земная, Русь буреприимная! Ты прими поклон мой вечный, родимая, Свечу мою, бисер слов любви неподкупной, Как гора, необхватной, Свежительной и мягкой, Как хвойные омуты кедрового моря!..Показательна реакция на поэму уже знакомой нам Зинаиды Гиппиус, записавшей в дневник то, что практически совпало по смыслу с записью Каблукова: «Особенно же противен был, вне программы, неожиданно прочтенный патриото-русопятский „псалом“ Клюева. Клюев — поэт в армяке (не без таланта), давно путавшийся с Блоком, потом валандавшийся даже в кабаре „Бродячей Собаки“ (там он ходил в пиджачной паре), но с войны особенно вверзившийся в „пейзанизм“. Жирная, лоснящаяся физиономия. Округлый, трубкой. Хлыст. За ним ходит „архангел“ в валенках.