Николай Самохин. Том 1. Рассказы. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
Водителю он тоже ничего не сказал. Проверил его документы, постучал ногтем по приборам и знаками приказал, чтобы тот проехал сначала вперед, а потом возвратился сюда. Водитель, зло дергая рукоятку скоростей, проехал, развернулся и остановился возле желтой «Волги» с красной полосой.
Из желтой «Волги» вылез второй автоинспектор, и они вдвоем с первым стали задумчиво рассматривать колеса нашей машины. На нас они не смотрели вовсе. Насмотревшись досыта, автоинспекторы велели таксисту опять ехать вперед, сделать поворот и, разогнавшись, затормозить. Водитель выполнил все это: как следует разогнался
Рюкзаки, лежавшие возле заднего стекла, попадали нам на головы.
Автоинспекторы достали рулетку и, присев на корточки, принялись измерять что-то на асфальте. Пока они ставили свои опыты, папа, не отрываясь, смотрел на часы и время от времени сообщал:
– Идет регистрация багажа!
– …регистрация закончена!
– …объявлена посадка!
Наконец автоинспекторы нас отпустили. Папа этого даже не заметил, он все смотрел на часы. Минут через пять папа сказал:
– Все. Взлет. Поздравляю. – И откинулся на сиденье.
…Самолет, к счастью, не улетел. В Южно-Сахалинске упал туман, и рейс задержался. Свободных мест на него, впрочем, все равно не было. Была надежда, как нам сказали. Но слабая. Папа остался караулить рюкзаки, а мы пошли изучать окрестности. Изучение закончилось возле ближайшего летнего павильона. Здесь дядя Коля взял себе стакан вина, а Паганель – стакан лимонада. Мне досталась шоколадка. Дядя Коля с Паганелем обреченно уставились в стаканы и повели такой разговор:
– Значит, загораем…
– Еще как загораем.
– Загораем – будь здоров как…
– Сто лет бы я не хотел так загорать.
– Хорошо, хоть Посьет взяли. Теперь не стыдно и назад.
– Ну уж, черта с два! – возразил дядя Коля. – Скорее, я вплавь…
– Апше, можно продаться на «Туркмению», – сказал Паганель.
– В качестве агитбригады. Лекции почитать.
– Видали они твои лекции, – сказал дядя Коля. – Вот если бы концерт.
– А почему бы и не концерт? – подхватил эту мысль Паганель.
– Я в школьной самодеятельности играл на ложках. На алюминиевых. Здорово получалось.
Дядя Коля, покраснев, сознался, что вроде бы неплохо читает собственные рассказы. Некоторые люди даже смеются.
– Художественное слово, – загнул палец Паганель. Я припомнила, что мы с папой иногда делаем дома такой номер: папа ложится на спину и поднимает ноги вверх, а я выполняю на его поднятых ногах стойку.
– Прекрасно! – оживился Паганель. – Соло на ложках, автор-исполнитель рассказов и парный акробатический номер. Конферанс я беру на себя…
Тут мы увидели, что от аэровокзала к нам бежит папа, придерживая руками живот.
– Что это с ним? – прищурился Паганель.
Дядя Коля тоже прищурился и озабоченно сказал:
– Пойду закажу ему стаканчик.
Папа добежал, остановился возле приступки павильона и, глядя снизу вверх, заговорил:
– Позвольте вам заметить, – высокопарно начал он. – Позвольте вам заметить… что вы два идиота!.. Я, ты и она, – папа указал на меня и Паганеля, – летим!.. А ты! – Он обидно ткнул пальцем в дядю Колю. – Ты останешься!
Оказывается, папа караулил, караулил рюкзаки и вдруг услышал сообщение о каком-то дополнительном рейсе. Папа не растерялся и быстренько зарегистрировал на него наши билеты. А дяди Колиного билета у него не было. И теперь вот мы летели, а дядя Коля, больше всех стремившийся на Сахалин, оставался. И, может быть, ему даже предстояло с позором возвращаться назад.
– Минуточку, – сказал Паганель. – Одну минутку… Раз появился дополнительный рейс, то на основном могут освободиться места. Правда, за них наверняка будет драчка… И все же… Ну-ка, возьми трубку! – скомандовал он дяде Коле. – В зубы возьми, в зубы! – это ему пришлось уточнить, потому что дядя Коля схватил трубку и судорожно зажал ее в побелевшем кулаке. – Так… Теперь сделай умное лицо. Можешь ты сделать умное выражение?!. Ну, хорошо. Здесь сойдет. Пошли…
Через полчаса мы все сидели в ресторане и неторопливо хлебали солянку. Спешить было некуда. Рейсы наши, и основной и дополнительный, снова откладывались, но теперь это уже не имело значения. Главное, что все билеты были зарегистрированы, и мы могли спокойно ночевать на подоконниках аэровокзала.
Паганель, все еще возбужденный после схватки с администрацией, поднял ложку и сказал:
– Запомните, друзья: всегда и везде все есть. Даже то, чего вообще быть не может, где-нибудь да имеется. Надо только уметь взять… Есть где-то дефицитная черная икра, польские подтяжки, мокасины из оленьей шкуры и билеты на единственный самолетный рейс. Есть суповые тарелки, сборники стихов Евтушенко, электроутюги, можно, наконец, купить босоножки летом и утепленные ботинки – в разгар зимы… Ну, конечно, требуется немалое упорство, – заметил он, – и крепкие нервы. А то один его знакомый, например, разыскивая среди зимы как раз теплые ботинки, чуть было умом не повредился на этой почве, чуть было не дошел до мистики и суеверий.
Дело в том, что знакомого холода застали, что называется, в белых тапочках. То есть он как ходил в своих излюбленных демисезонных полуботинках на микропорке, так в них и остался. Не успел купить теплую обувь. Вернее, он даже и не старался. Поскольку все предыдущие зимы были относительно теплыми, знакомого круглый год устраивали его демисезонки.
А тут – неожиданно – минус тридцать. И знакомый закуковал.
Правда, он впоследствии вышел из положения: разыскал в сарае старые, немодные теперь боты «прощай, молодость», обулся в домашние тапочки, накрутил портянки из байкового одеяла, потом – целлофановые мешочки (никакой носок такую толщину уже не брал) и все это загнал в боты. Так и проходил ползимы. Не очень красиво получалось, но зато тепло.
Но до этой рационализации знакомый додумался не сразу. А сначала прыгал в своих стылых туфельках. Сослуживцы даже стали жалеть его. Что это, говорили они, Вениамин Орманович, вы себя не бережете. Купили бы теплые ботинки. На здоровье разве можно экономить.
Знакомый послушался сослуживцев и кинулся по магазинам.
В одном ему сказали:
– Были на той неделе.
В другом:
– Загляните через пару дней.
В третьем:
– Иногда завозят.
Тогда знакомый засел на целый вечер дома и составил график, согласно которому выходило, что если, отложив все дела, в течение четырех дней заняться поисками, то в одной из точек, по теории вероятности, будто бы кривая ищущего и кривая теплых ботинок должны пересечься.