Николай Самохин. Том 1. Рассказы. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
Он попросил на работе четыре дня без содержания и начал поиски по этому своему графику Но, видать, где-то в его расчеты вкралась ошибка – кривая знакомого с ботинками так и не пересеклась.
Тогда он составил новый график, рассчитанный на внезапность. Отпуска без содержания знакомый больше не брал, а заказывал по телефону такси на специально запланированное время и производил неожиданные налеты в магазины, выпадающие по графику. Так он кружил около недели, но результата опять не достиг.
Несколько дней подряд потрясенный знакомый
Он собрал свои графики и отправился в Главобувьторг – проконсультироваться у специалистов.
На лестнице Главобувьторга знакомому повстречался давнишний школьный приятель. Соклассник посмотрел его графики и сказал:
– Выбрось ты к свиньям свою документацию и приходи завтра к одиннадцати. Утрясем.
И ровно через сутки знакомый стал обладателем роскошных, обтекаемых, как локомотив, чехословацких ботинок на искусственном меху…
– Так что все всегда можно достать, – еще раз повторил Паганель. – Включая птичье молоко. Надо только иметь к кому приходить в одиннадцать. А так все есть.
– Кроме рыбы, – подсказала я.
– Совершенно верно – кроме рыбы, – согласился Паганель, вонзая вилку в жирный кусок золотистого палтуса.
Ночевали мы на креслах в аэропорту
Вечером дважды приходила тетенька со шваброй и выгоняла всех пассажиров под противный моросящий дождь. Тетенька не щадила даже малых детей. Пассажиры, расположившиеся на подоконниках и на полу, выходили на улицу без страха. Кресельники и скамеечники, опасаясь, что их места захватят, перебегали табуном из одного конца зала в другой, не спуская глаз со своих чемоданов. Отдельные счастливчики помогали тетеньке в уборке – двигали туда-сюда кресла. Лица у них сразу делались неприступными, так и казалось, что сейчас они начнут покрикивать: «А ну, посунься! Ишь, расселся!»
В двенадцать часов пришла другая тетенька и закрыла на большую палку туалет.
Потом электричество несколько раз нерешительно мигнуло, как будто человек, державший руку на выключателе, сомневался еще: перебьются в темноте или не перебьются? Наконец он решил, видимо, что перебьются, – и свет погас.
В пять часов утра нас разбудил папа.
– Где этот кретин?! – кричал он, схватившись за голову.
Оказывается, только что объявили посадку на дополнительный рейс, но в темноте исчез куда-то Паганель. Тогда дядя Коля, самолет которого пока не летел, твердо сказал:
– Ничего. Вы собирайтесь. Я его разыщу, – и выбежал на улицу.
Вернулся дядя Коля минуты через три – мокрый, но горячий. Видать, он обегал все окрестности. От дяди Коли шел пар.
– Нет нигде, – сообщил он.
– О-о-о-о! – сказал папа. – Держите меня! – И он, приседая, закрутился на месте, словно хотел укусить себя за ухо.
– Володя, Володя! – испуганно схватил его за плечи дядя Коля. – Успокойся, старик!.. Ну, отстанет. Ну, аллах с ним. Догонит потом. Вы летите.
Сонная стюардесса пересчитала нас, тыча в каждого пальцем. Пять мест были пустыми.
– Ну, как, летим или ждем? – спросила стюардесса выглянувшего из кабины пилота.
Пилот не ответил.
Стюардесса зевнула и пошла закрывать дверцы.
И тут мы увидели, как от аэропорта, прижимая к животу какой-то тюк, вскачь несется Паганель, а за ним гонится дядя Коля с рюкзаком в руках. На середине дистанции дядя Коля настиг обезумевшего Паганеля и отнял у него чужой багаж.
Оказывается, Паганель с половины ночи спал на втором этаже в пустом гардеробе ресторана, потому что в кресле у него от скрюченности занемели ноги. Все это он тут же рассказал нам, глотая воздух раскрытым ртом.
Стюардесса тоже послушала. Потом спросила:
– А билет ваш где?
Паганель побледнел, схватился за грудь и взвизгнул:
«Документы!»
В следующий миг он, как десантник, выбросился из самолета и, воздев руки, помчался за медленно удаляющимся дядей Колей.
Пассажиры приникли к иллюминаторам.
Было хорошо видно, как дядя Коля остановился, придержал вихрем налетевшего на него Паганеля, похлопал его по бокам, потом развернул, достал из заднего кармана брюк пропавшие документы и яростно потряс ими. Какие слова говорил при этом дядя Коля, нам не было слышно.
ГЛАВА IX
Грустная история дяди Колиной куртки. Как мы поужинали.
Легенда о спирте.
В Южно-Сахалинске папа купил себе черные кеды. Мы, правда, уговаривали его купить лучше полуботинки, потому как на другой день папе предстояло читать здесь лекцию о современном состоянии физики, и нам казалось, что в кедах он будет выглядеть легкомысленно. Но папа все-таки сделал по-своему. Полуботинки, сказал он, ему в дальнейшем не понадобятся. А черные кеды, если к ним специально не присматриваться, вполне могут сойти за приличную обувь, каковой они на самом деле и являются, по его глубокому убеждению.
Мой папа вообще предпочитает демократическую одежду. Он любит носить разные свитера, курточки, распашонки, а когда, по торжественным случаям, ему приходится надеть костюм, папа говорит, что чувствует себя в нем – как водолаз в скафандре.
Этим папа походит на Паганеля, который принципиально не признает костюмов. Паганель даже на защиту собственной докторской диссертации заявился в заштопанной на локтях шерстяной кофте, после чего один известный академик сказал ему:
– Ну, батенька, без галстуков мне еще приходилось видеть соискателей, но без пиджака вы первый.