Николайо Андретти
Шрифт:
— Звучит не так уж плохо. Тебе всего лишь нужно отдать кровь двух жизней? Я уже видела, как ты застрелил двух человек.
— Все не так просто. Анджело был новобранцем. Он не был важным. Еще даже не совсем Андретти. Его жизнь не имеет значения для кого-то из высшего руководства. Ситуация с Нацом сложная, потому что он никто, но его отец был кем-то для моего отца. — Он вздыхает. — Но мой отец мертв, и если Реньери вдруг не сблизится со стариками, это не будет иметь значения. К тому же, Нац был на территории Романо, когда это случилось. Этого достаточно, чтобы перерасти
— Значит, остается твой дядя Лука.
— Да.
— Но Романо были на территории Андретти, когда его убили.
— Но Романо не убивал его. Это сделал я.
— И как же ты заплатишь этот кровный долг?
— Он был капо семьи Андретти. Чтобы кровный долг был погашен, другой капо должен пожертвовать своей жизнью.
Я задыхаюсь.
— Как Винсент Романо.
Николайо неохотно кивает.
— Да, но я бы никогда не допустил этого. И Ашер тоже. — Его глаза встречаются с моими. — Есть другой способ оплатить кровный долг.
— Как? — спрашиваю я, хотя, судя по выражению его лица, знаю, что ответ мне не понравится.
— Когда рождается наследник мафии, он автоматически и навсегда получает титул капо. Независимо от отлучения.
— Что ты хочешь сказать, Николайо?
Но я подозреваю, что знаю, на что он намекает. Что он может заплатить кровный долг.
И как бы я ни была зла на него сейчас, кровь отхлынет от моего лица, когда он подтвердит это.
— Если я умру, кровный долг будет погашен… Если я умру, все это закончится.
30
Ошибаться — человечно,
прощать — божественно.
Александр Поуп
НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ
24 года
Я не против сильного удара в живот.
На самом деле я приветствую физическую боль. Я наслаждаюсь ею. Мне бы только хотелось, чтобы самодовольная рожа моего брата была где-нибудь еще, только не здесь, с ликованием наблюдая за моим жестоким избиением, когда один из его солдат обрушивает удар за ударом на мое и без того избитое и покрытое синяками тело.
Глаза Ренье полны триумфа, как будто он поймал меня, хотя на самом деле я и не пытался скрываться. Возможно, было ошибкой присутствовать на похоронах отца, но старик был мне хорошим отцом до того, как все пошло прахом. Четыре года изгнания не перечеркнули двадцати лет достойного воспитания, так что я решил отдать дань уважения.
И я не собирался делать это, прячась издалека, как гребаный трус.
Вместо этого я приехал на похороны на машине, которую отец купил мне на шестнадцатилетие, — на черном Chevrolet Chevelle SS 396 1970 года. Машину, которую я угнал с территории Андретти за час до похорон.
Это было не так уж сложно.
Почти все либо готовились к похоронам, либо уже ехали на них. И когда я вышел из машины на кладбище,
С тех пор как я уехал, мало что изменилось, и по реакции каждого на мое присутствие я мог сразу определить его ранг. Солдаты напряглись, их руки автоматически потянулись к оружию, которое, несомненно, было у них в кобурах под костюмами.
Капо, хотя и были напряжены, прилагали немало усилий, чтобы не реагировать, что само по себе было показательной реакцией. Они маленькие амбициозные засранцы, и любое проявление страха при моем появлении было бы равносильно трусости.
И наконец, рядом с закрытым гробом моего отца стояли Реньери, старый консильери, или главный советник отца, и новый капо Бастоне, младший босс или второй по званию в семье Романо.
У двух последних были стоические, но покорные выражения на мрачных лицах, но Ренье удостоил меня легкой, дьявольской ухмылки, которая была совершенно неуместна для данного случая и, следовательно, очень подобала Реньери.
Убийство, отлучение от семьи, четыре года спустя — и все, что я получил от Реньери, это чертову ухмылку.
Он сделал размашистый жест рукой, приглашая меня присоединиться к нему рядом с грандиозным гробом нашего отца, украшенным золотом и мрамором, с черными пятнами от струй, — роскошным и колоссальным, как раз тем претенциозным дерьмом, которое, как известно, предпочитал мой отец, пока был жив. Я бы не удивился, узнав, что отец выбрал его задолго до смерти, не желая, чтобы мы, простые смертные, облажались с выбором для него.
Будь мы с братом в лучших отношениях, я бы прошептал ему на ухо какую-нибудь остроумную шутку на эту тему, и мы бы устроили соревнование, скрывая смех перед тысячной толпой, пришедшей сегодня на похороны моего отца.
Вместо этого меня встретили насмешливой улыбкой и безмерным удовольствием от убийственного блеска в глазах Ренье. Я подозревал, что он позволил мне присутствовать на похоронах из уважения к нашему отцу, но не сомневался, что после похорон у него были на меня планы, связанные с пролитием моей крови в качестве катарсиса.
Что и привело меня к настоящему моменту.
Не прошло и четверти часа с момента окончания похорон, а я уже в подвале похоронного бюро, стою на коленях в луже собственной крови, от потери крови зрение мутнеет, а голова раскалывается.
— Отпустите его, — требует Ренье, и в его голосе звучит удивительная уверенность в себе, которой не было, когда я видел его в последний раз.
— Почему? — спрашиваю я, глядя в лицо дареному коню и не обращая внимания на то, что плюю на него.
Я изучаю Реньери, отмечая напряженность его плеч и мрачную линию рта. Позади него стоят Луиджи, консильери моего отца, и Маттиа, мой старший кузен и новый капо Бастоне, благодаря повышению Реньери до капо семьи.