Никому не скажем
Шрифт:
— Ты знаешь, что бывает за изнасилование? — шиплю я.
— Да кто тебя насилует, Дюймовочка? — смеется он. — Ты согласишься сама.
Его пальцы гладят меня по бедру под юбкой, пробираясь все выше. Я нервно смотрю по сторонам в поисках хоть чего-нибудь, что может мне помочь. Противные Гришкины губы целуют в щеку. Я уворачиваюсь, он тычется ими в шею, еще сильнее прижимая меня к стене и вдавливаясь коленом между ног.
Все, до чего я могу сейчас дотянуться, если очень постараюсь, это новенькая керамическая подставка
Прикрываю веки. Выдыхаю, стараясь абстрагироваться от неприятных ощущений. Его пальцы касаются линии моих трусиков. Хорошо, что сегодня это маленькие спортивные шортики из плотной ткани и я чувствую только злость и стыд, но об этом точно можно подумать гораздо позже.
Пока он увлечен обслюнявливанием моей шеи, аккуратно тянусь рукой в сторону ближайшей раковины.
Еще чуть-чуть…
Пальцы касаются подставки.
Выдох.
Подаюсь вперед, плотнее прижимаясь к Соловьеву.
— Ну вот, малышка, — довольно хрипит он, вдавливая в мой живот свою эрекцию. — Никакого насилия. Я же говорил, тебе понравится. Ты захочешь сама. Но я оценил то, что мне пришлось столько за тобой бегать. Это интересно…
— Да, — выдыхаю ему в ухо, поймав подставку.
Пальцы еле удерживают толстый край, плотно прижатый к флакону с мылом. Не теряя надежды, напрягаю их, наклоняю подставку и она падает мне прямо в ладонь. Боже, я думала, сейчас уроню в раковину. Спасибо, спасибо, спасибо!
Теперь бы решиться. Я же никогда не била людей!
Решительности прибавляет Сашин вскрик. Дергаю головой, но мне за Гришей невидно, что там происходит. Это так злит, и страх за нас с подругой накрывает меня настолько мощной волной, что я замахиваюсь и врезаюсь керамической подставкой Соловьеву в район затылка.
— Ммм, — стонет он, резко от меня отстраняясь.
Подставка вываливается из моих ослабевших пальцев. Гриша ошарашенно прикладывает пальцы к месту удара. В его глазах странная муть. Его качает. Он подносит пальцы к лицу. На них кровь.
— Ты че сделала…? — сипит он, падая на пол.
— Гриша? Гриш! Я что, убила его? — смотрю на перепуганного Васю и бледную Сашу. — Я не хотела, — кручу головой.
Вася отталкивает подругу, падает на колени перед Соловьевым. Саша хватает меня за запястье.
— Бежим, бежим отсюда, — тянет к выходу.
Нас обеих трясет. Швабра, застрявшая в ручке, еле поддается. Вываливаемся из туалета в коридор. Ноги передвигаются на одном лишь адреналине. Мы врезаемся в проходящих мимо ребят и буквально падаем на диванчик в холле возле комнаты охраны.
К нам выходит дежурный.
— Там, — сипит пытающаяся отдышаться Саша. — Козлу одному плохо. Скорая нужна.
— Где «там» ?! — рявкает на нас мужик, явно не радостный от ЧП в свою смену.
— В женском, — отвечаю я.
— Здесь сидеть! — он срывается на помощь к парням, по рации вызывая коллегу.
А мы сидим. Смотрим друг на друга. У обеих слезы текут, но истерика какая-то странная. Глухая. Внутри. Это мои бабочки плачут. Было страшно и противно. Шок. Такое не могло произойти в элитном лицее. Просто не могло. Это же школа…
Все суетятся. Бегают. Кажется, вызвали скорую. И еще родителей. Вася тычет в нас пальцем, в красках рассказывая, как его друга чуть не убили. Камер то в туалете нет. Как доказать обратное, я не знаю.
Мы продолжаем сидеть. У меня нет сил отвечать на вопросы охраны, педагогов, нашего психолога. Не помогает успокоиться и вода, которую мне буквально вложили в руку и заставили выпить.
Саша плачет в голос, пытаясь объяснить, что к нам приставали. Что закрыли шваброй. Я защищалась. А я молчу. Мне плохо и холодно. Не хочу никому ничего объяснять. Хочу в ванную и под одеяло, а лучше к Захару. Мне не верится в то, что я могла такое сделать. Разбить голову парню. Я даже не знаю, пришел он в себя или еще нет.
Дверь лицея грохочет об стену. Вяло перевожу взгляд на вход. Врачи приехали. И старший Соловьев. Следом за ним вошел Сашин папа, а моих еще нет.
— Мама едет, Стась. Она в пробке, — говорит мне психолог.
— Ладно, — пожав плечами, смотрю как искажается лицо старшего Соловьева.
Мозг отмечает, что они с сыном очень похожи внешне. Красивые, но неприятные люди. Опасные.
— Я вам говорила, мальчик переходит все границы в отношении девочек! — шипит отцу Гриши наш директор, пока охрана пытается разогнать зевак, а парню оказывают помощь.
— Это нормально в его возрасте! Девки сами на него вешаются. Где доказательства, что мой сын пытался… Да мне даже произносить это смешно! Изнасиловать девчонку! Где? Вот разбитая голова и потеря сознания — доказательство. Вы думаете, я это просто так оставлю?! Да я ваш сраный лицей по кирпичу разберу, если придется. Слышишь, ты? — зло смотрит на меня.
— Не надо так разговаривать с девочкой. Она и так напугана.
— А мой сын с травмой головы поедет в больницу! — отталкивает директора старший Соловьев. — Слышь, сопля, я тебя и все твое семейство за своего пацана казню. Ты меня поняла?!
— Я бы так не была в этом уверена, — слышу родной голос мамочки. — Возьмите трубку. Мой муж на связи. Генерал-лейтенант внутренней службы Шолохов Михаил Федорович.
Я никогда ее такой не видела. Собранной, важной, гордой, с очень прямой спиной, развернутыми плечами и острым, холодным взглядом. Настоящая жена генерала и министра.
Мамочка садится рядом со мной. Очень бережно притягивает к себе. Ее нервно бьющееся в груди сердце выдает все ее настоящие эмоции. И я продолжаю тихо плакать, уткнувшись в ее новенькую блузку с запахом родных духов.