Никому не скажем
Шрифт:
— Да, конечно.
— Мам, что нас выдало?
— Твой взгляд, — грустно улыбается она. — Ты был похож на волка, который любой ценой готов защитить свою раненую волчицу. Иди. Мне надо побыть одной. Как будете уходить, просто захлопни дверь. Я потом запру.
— Спасибо, что приняла спокойно.
Она залпом допивает вино. Отставляет бокал на подоконник. Касается ладонью моей щеки.
— Не приняла еще, Захар. И совсем неспокойно. Иди, пожалуйста.
Грустно улыбнувшись ей, возвращаюсь к Стасе. Взволнованный мышонок мечется по комнате, заламывая пальцы и спотыкаясь о собственный рюкзак.
— Ей нужно время, чтобы это принять. Ты готова?
Она только часто кивает и жмется ко мне.
Не знаю я, как можно ее не любить! Просто не знаю. Она такая доверчивая и родная. Так тянется. Я живой человек. Я честно старался сопротивляться. Не могу. Не получилось. У меня, как и у мамы, внутри что-то сломалось. Взломана система семейных ценностей. Перенесена в другую плоскость.
Целую Стасю в макушку. Оставляю в комнате еще буквально на несколько минут. Переодеваюсь в гражданскую одежду, беру наши с ней документы и ключи от съемной квартиры. Деньги за нее списываются с карты, я настраивал, чтобы не забыть. Так и не отказался. После разговора с отцом надо будет думать об отдельном жилье серьезнее. До недавнего времени острой необходимости в нем у меня не было. Теперь у меня Стася и ее я точно не готов таскать по посуточным хатам ради секса «чтобы родители не услышали». Это же не проходящая безымянная. Это моя родная девочка, для которой нужен свой уютный уголок, где ей будет комфортно.
Добираемся с ней до отделения, в котором служит отец Ильяса. Парень с ним уже договорился и нас ждут в следственном отделе. Мышонку задают несколько стандартных вопросов, дают листок бумаги и ручку.
— Пиши.
— Что писать? — с волнением смотрит на меня.
— Заявление о попытке изнасилования. И все, как было. Даже про удар по голове. Это была самооборона. Не смотри на меня так. Ты думаешь, он не напишет встречное? Напишет. И тогда вместо самообороны будет нанесение вреда здоровью. Если купит врачей, то тяжкого вреда. Пиши, малыш. Таких ублюдков нельзя жалеть. Их надо учить.
И Стася неровным почерком с третьего раза все же пишет нам заявление.
— Отлично! — зажимаю ей ушки ладонями. — Вы ж его задрочите теперь? — разжимаю ушки.
— Обязательно. Я б его еще в камеру на недельку посадил. Но папа не даст.
— Да нам не надо. Там отец вернется, подключит свои связи, местного прокурора и будет парням весело. Обоим. Благодарю за содействие, — протягиваю руку коллегам.
— Удачи. До свидания, Станислава.
Она удивленно оглядывается. Редко ее полным именем называют.
Выходим на улицу. Пока я курю, она лепит снежок покрасневшими пальцами. Забираю, выбрасываю. Он попадает в дерево и рассыпается комьями вперемешку с белой снежной пылью.
— Ну чего ты делаешь? — прячу ее руки к себе в карман. — Садись в машину. Я сейчас отца наберу, отчитаюсь и поедем в кафешку, кормить тебя буду. Или с собой закажем? Ты как больше хочешь?
— С собой.
— Окей. Бегом греться! — подталкиваю ее к машине.
Закрываю за ней дверь, завожу тачку и снова выхожу на улицу. Отец не берет трубку. Пишу ему сообщение, что все сделали. Сажусь
«… А ты знаешь, что дельфины без любви не живут?
В одиноком и холодном море не согреться…»
Малышка грустно улыбается, поглядывая на меня, и подпевает, шевеля обветренными, искусанными губами.
Столько смысла для нас в этой песне. Забавно, но я вдруг проникся и даже сделал трек громче, за что меня тут же чмокнули в щеку, коснувшись кожи холодным носом. Тут и слова не нужны. Сердце отбивает: «люблю». А ее, я уверен, слышит.
Подмигнув мышонку, примеряюсь, где бы удобнее припарковаться возле кафе.
Скрестив пальцы в замок, в ароматно пахнущее помещение с тепловой завесой над дверью входим как пара, а не как брат и сестра. Лично у меня именно такие ощущения. Я стал чувствовать себя ее мужчиной.
Стася долго рассматривает меню, выбирая между салатом и горячим. В итоге заказываю все, добавляя к этому еще пару фирменных десертов и кофе на вынос для себя.
Через сорок минут мы снова в дороге. Добираемся до съемной квартиры. Поднимаемся на этаж. Под ее внимательным и немножко ревнивым взглядом, орудую ключами. Пропускаю ее вперед.
— Ты здесь пропадал тогда целую неделю? — кричит она из спальни. — Я нашла твой одеколон, — заглядывает ко мне на кухню.
— Давай не будем о том, что было. Ладно? Мне капец как надо было исчезнуть и разобраться в том, что было в моей голове.
— А что там было? — она садится на табуретку, подтянув к себе одно колено и устроив на нем подбородок.
— Там была война между тем, что есть, тем, что я хочу и тем, что могу себе позволить. Энергия, которая скапливалась внутри, требовала выхода. И все. Мы эту тему закрыли. Поняла меня?
— Да поняла я, поняла. Не ворчи, — показывает мне язык и стаскивает сухарик из «Цезаря».
— Точно «мышонок», — улыбаюсь тому, как смешно она им хрустит, положив за щеку.
— Так, малыш, мне с дороги очень надо в душ. Я со вчерашнего дня накатался туда-сюда. Сам чувствую, как от меня воняет. Фильм пока выбери. Я быстро.
Ополаскиваюсь, смывая с себя запах бензина, пота и улицы. Торопясь к Стасе, натягиваю на влажное тело прилипающие к коже джинсы и чистую футболку. Вешаю полотенце на шею, чтобы вода с волос не затекала за шиворот. Захожу в комнату и в груди сердце делает сальто от щемящей нежности. Стася выбрала нам фильм. Она даже перенесла всю еду с кухни на маленький столик на колесиках. Все красиво разложила и … уснула. Обняла подушку, забилась с ней в угол между стеной и спинкой кровати и сопит, чему-то улыбаясь во сне. И я улыбаюсь, ощущая себя счастливым идиотом.
Глава 35
Стася
Мне же можно его поцеловать? Кусаю губы, чтобы не улыбаться, глядя на Захара.
Так хочется поцеловать эту колючую щеку. Ему определенно пора побриться. И волосы смешно растрепались во сне. Ресницы дрожат, рот слегка приоткрыт. А дальше смотреть становится немножко неловко. Как сестра, я его миллиард раз видела и с голым торсом, и в трусах, и даже в полотенце, а как девушка еще нет и это такое интересное чувство. Оно покалывает под кожей в районе живота и на кончиках пальцев.