Никому не скажем
Шрифт:
— Захар сегодня приедет, — шепчет она мне в волосы. — Отец рвет и мечет. Вызвонил твоего брата. Он домчится сюда быстрее.
— Прости меня. Это я его ударила. Мне было так страшно, — слова сами рвутся наружу.
— Ты все сделала правильно, детка. Я бы и посильнее приложила, чтобы подольше в грязном сортире повалялся.
Разговор между моим отцом и старшим Соловьевым меняет оттенки. Сначала Соловьев орал, потом стал лишь иногда срываться, а сейчас говорит почти спокойно. Я не вслушиваюсь. Я просто хочу домой.
— Я обязательно поработаю с девочками, —
— Где вы все были, когда у вас на глазах росло это чудовище?! — рявкает на нее мама. — Поработает она. Я заберу отсюда дочь сегодня же. Кто знает, сколько еще выродков учится в вашем лучшем лицее!
— Я понимаю, в вас говорят нервы. Отдохните пару дней. Не стоит принимать решение на эмоциях.
— Мам, поехали домой? — встреваю я.
— Конечно, детка. Конечно.
Встает, забирает у Соловьева свой телефон. Гришу забирают в больницу, его отец уходит с ним. Охрана все еще гоняет любопытных. Сашин папа дал в морду отцу Димы Васильева и забрал дочь домой. Остались только мы. Папа перезванивает. Я сама принимаю вызов с маминой трубки.
— При-вет, — голос рвется.
— Детка, ты у меня настоящий боец. Я горжусь тобой, — говорит бодро, но я чувствую нерв в его голосе.
— Правда?
— Конечно! Приеду, отправлю тебя на курс по самообороне. Или Захара напряжем. Он умеет.
— Хорошо. Не надо было его дергать сегодня.
— Ты не переживай, — хрипло смеется папа. — Он потом все отработает. Но мне будет спокойнее, если хотя бы Захар будет рядом с моими женщинами. Я очень тебя люблю, детка. Вернусь и всех накажу за каждую твою слезинку.
— Прости, что напугала.
— Ты? Да ты чего? — он снова нервно смеется. — Я же знаю, что ты у меня боевой мышонок. Шолоховы врагу не сдаются!
— Это точно, — улыбаюсь солеными губами.
— Вот и умница. Я там машину за вами отправил. Вас довезут и мне отчитаются. Пока, детка. Я вечером еще обязательно позвоню.
Глава 33
Захар
Узнать, где лежит гондон, посмевший тронуть мою Стасю, оказалось совсем несложно. Пока полз на долбанном служебном УАЗике, выяснил и больницу, и отделение, и номер палаты. И даже то, что при пацане нет охраны. Мне очень хочется обнять свою девочку, но сначала я вырву конечности зарвавшемуся сопляку.
Криво паркуюсь, занимая сразу два места у больнички. В три глубокие затяжки докурив сигарету, стараюсь замаскировать зверское выражение лица под улыбку. На входе дежурный охранник. Мажет по мне взглядом и утыкается в телефон.
Мне нужна травматология. Даже увозить его никуда не придется. Как удобно.
Двигаюсь по указателям. На входе в отделение накидываю на плечи белый халат. Очаровательно улыбаюсь спешащей ко мне дежурной медицинской сестре.
— Вы к кому?
— К Соловьеву. Сегодня к вам поступил. Брат мой двоюродный. Я как узнал о том, что он в больничке, сразу примчался. Триста кэмэ к вам пилил. Пропустите?
— Брат? — хмурится женщина. — Ладно, проходите.
— Да я все понимаю. Я буквально на пять минут.
Поправив халат на плечах, шагаю за ней по коридору. Женщина открывает мне дверь в палату.
— Григорий, к тебе брат приехал.
— Какой бра… Ааа, — вяло и нервно, — брааат. Привет, — вжимает голову в плечи.
— Здрава, здарова, — усмехаюсь.
Пацан быстро понимает, что сейчас его будут бить. Очко сжалось, подобрался весь. Медсестра оставляет нас вдвоем. Подхожу к кровати, сгребаю малолетнего урода за грудки и сдергиваю с кровати. Не лежачего же воспитывать.
— Эй! Мне вставать нельзя! — дергается он.
— Ничего. Я тебя потом обратно уложу!
Кинув его лопатками на стену, с удовольствием врезаюсь кулаком в солнечное сплетение. Не даю согнуться, схватив за волосы и прижав разбитым затылком в стене. Гриша хрипит, хватает ртом воздух. Получает удар коленом в живот.
— Я тебе говорил, оставить ее в покое? — смотрю в его слезящиеся глаза.
— Да ничего бы я ей не сделал! Напугали просто! По приколу, — вяло пытается вырваться.
— Знаешь, я вроде не сильно старше, но мне твой юмор не зашел. Сестре тоже.
Наношу ему еще несколько сильных, но аккуратных ударов, чтобы синяков не оставалось. Пацан кашляет, хрипит, сипит. Бледный, но упрямый. Характер показывает. Держится.
Перехватываю его удобнее. Беру на излом левое запястье. Он начинает скулить от боли.
— Не надо. Хорош! — а вот и паника. — Мой отец посадит тебя за это!
Напугал! Кто кого и куда посадит, мы еще посмотрим.
Давлю на руку. Хруст и хриплый вопль:
— Ссука…
Отпускаю воющего пацана. Болевой шок — штука неприятная. Лежит на полу, обнимает сломанную конечность. Зубами скрипит, по щекам слезы. Не сдержавшись, со всей дури пинаю его по голени усиленным металлической вставкой носком берца.
— Уи… ааа… — жмурится он, не зная, хвататься ему за ногу или продолжать нянчить руку.
Трясет всего от боли, зубами клацает.
Присаживаюсь перед ним на корточки.
— Запомни эти ощущения. Это всего лишь небольшой процент того, что я могу с тобой сделать. И твой папа тебе не поможет, а вот за спиной у Стаси всегда буду я.
Поднимаюсь. Примеряюсь, как бы его удобнее поднять. Обхожу, подхватываю подмышки, дергая вверх и тащу на кровать. Даже одеялом укрываю, как обещал.
Выхожу из палаты, зову врача.
— Мой брат с кровати упал неудачно. Кажется, запястье сломал. Посмотрите. А мне ехать пора. Служба.
Спокойно снимаю халат, надеваю бушлат, глядя, как суетится персонал. В груди шевелится удовлетворение. Я уверен, что в этот раз пацан запомнил, что хороших девочек обижать нельзя. Он просто думал, что бессмертный, и папа его прикроет. За свои выходки избалованный выродок отвечать не приучен. Я ему программу сильно подкорректировал. А если нет, есть еще правая рука и две ноги. Как говорится: «при необходимости, курс лечения повторить».