Шрифт:
Часть 1. Граница.
Глава 1
– Андрей, подъем - кто-то сильно тряс его за плечо, старательно разгоняя черное небытие сна.
Тишина казармы утонула в скрипе панцирных сеток и топоте десятков ног по скобленному дощатому полу. Виски и затылок заломило от внезапно навалившейся
– Стоп, какой еще прошлой?
– парень почувствовал, что сходит с ума.
– Где я? Кто я?
– метался в гудящей, как чугунный котел, черепной коробке чужой голос.
– Андрюха, ты чего? Вставай, старшина в нарядах сгноит - над ним склонился парень лет двадцати смуглый, скуластый, с ежиком черных коротко остриженных волос, на нем голубая трикотажная майка и защитные допотопные галифе - ты чего, заболел?
– Что здесь происходит?
– в поле зрения возник сивоусый крепыш лет тридцати, одетый в защитную гимнастерку без погон, с "пилой" из четырех треугольников в зеленых петлицах с эмблемой в виде двух перекрещенных винтовок, и зеленую же фуражку с синим до черноты околышем и малиновым кантом - боец Карасев, почему лежите? Вы что больны?
– Товарищ старшина - откликнулся брюнет - болен он, вроде как не в себе и бледный весь. Может, я за санинструктором сбегаю?
– Отставить санинструктора - сивоусый окинул больного подозрительным взглядом - рядовой Галиулин, возьмете с собой одного помощника и доставите бойца Карасева в медпункт.
– Слушаюсь, товарищ старшина - вытянулся Галиулин, и заорал кому-то - Саша Наливайко, давай ко мне.
На зов явился огромный детина, с огненно рыжей, коротко остриженной шевелюрой. Вдвоем они подхватили больного, помогли ему подняться и натянуть тяжеленные кирзовые сапоги, выудив их из-под табурета стоящего возле кровати. На табурете, как успел заметить Андрей, лежала аккуратно сложенная, защитного цвета униформа, явно довоенного пошива с такими же зелеными как у старшины петлицами. Отсутствие на них каких-либо знаков различия ясно говорило о том, что выше рядового в этой жизни парень еще не дослужился. Тем временем голоса в голове угомонились, боль стала постепенно отпускать и мысли обрели некоторую стройность и упорядоченность. Воспользовавшись моментом, он успел мельком обозреть нынешнее свое облачение: ничего примечательного: огромные, почти до колен черные трусы и такая же, как у всех остальных голубая, слегка растянутая майка.
– Черт возьми, где я все-таки нахожусь?
– на мысленно заданный себе вопрос мысленного же ответа не последовало.
Зато он вспомнил, как сюда попал. Вспомнил ночную мокрую от дождя дорогу, матово поблескивающую в свете фар, хриплый голос Высоцкого из динамиков автомагнитолы в полутемном салоне старенького "Фольксвагена", метнувшуюся под колеса человеческую фигуру, отчаянный скрип тормозов, страшный удар, боль и мрак. Потом были туннели, яркий свет, и голос, громогласно вещающий о даруемом ему свыше втором шансе. Если бы кто рассказал, сам бы ни за что не поверил.
– Значит это и есть обещанный второй шанс?
– мелькнула в голове мысль - что-то он мне все меньше и меньше нравиться. А впрочем, дареному коню в за..., тфу ты, в зубы не заглядывают, пока полностью не оклимался, надо старательно изображать больного и как следует осмотреться. А там уже решим чего делать.
Казарма она казарма и есть, в
– Твою мать - Карасев издал стон, с беленой стены на него смотрели все знакомые, неоднократно виденные на экране телевизора и книжных страницах лица: Буденный, Ворошилов. Вот и дедушка Ленин, куда же без него-то, а рядом с ним кто бы вы думали? Товарищ Сталин собственной персоной, уставился вдаль мудрым, проницательным взглядом.
Хотя, собственно чему он так удивляется, беспогонные гимнастерки бойцов уже сами за себя говорили довольно красноречиво. Мелькнула суматошная мысль о съемках военного фильма, на которые он вероятно попал, но Андрей тут же отогнал ее как неправдоподобную, ни соответствующего оборудования, ни режиссера ни прочей киношной братии видно не было. Да и вряд ли актеры настолько вошли в роль, что продолжают играть даже в отсутствие камеры.
Между тем погранцы (в том, что это именно они сомнений уже никаких не оставалось, униформа, неоднократно виденная в кино, узнавалась легко) вынесли "болящего" на залитый ярким утренним солнцем двор и шустро поволокли его к небольшому зданию. О его предназначении ясно говорила табличка на стене, возле входа, На прямоугольном куске фанеры черным по белому, а точнее белым по
красному начертано "медпункт". Краем глаза он успел заметить пару бревенчатых зданий, утоптанную солдатскими сапогами площадку плаца, высокий флагшток с повисшим на нем алым полотнищем флага и обязательный атрибут любой погранзаставы - вышку с маячащим на ней часовым.
– Разрешите товарищ сержант?
– Наливайко задом толкнул дверь, и вся троица дружно ввалилась в помещение.
– Что тут у вас?
– за канцелярским столом, заваленным ворохом бумаг сидел парень немногим старше двадцати в белом халате, наброшенном поверх военной формы. На выглядывавшей из под отворота халата петлице, красовались три зеленых эмалевых треугольника, и все та же пограничная эмблемка.
– Вот больного принесли, товарищ сержант - бодро отрапортовал Галиулин - по подъему встать не смог, старшина Ковальчук приказал доставить к вам.
Андрей крякнул, когда заботливые товарищи явно переусердствовав, со всего маха плюхнули его исстрадавшийся организм на довольно жесткий топчан.
– Встать не смог говорите? Разберемся, разберемся - пропел себе под нос эскулап, поправил очки и внимательно посмотрел на больного, а затем бросил через плечо вытянувшим шеи от любопытства парням - вы свободны, ступайте в расположение.
– Слушаюсь - бойцы четко повернулись через левое плечо и скрылись за дверью.
Что-то негромко напевая, медик скрылся в смежной комнатушке, а Карасев ненадолго получил возможность остаться одному и как следует осмотреться.
Кроме уже упомянутого топчана и канцелярского стола в помещении находилось: пара деревянных табуретов, и белый шкаф, за стеклянными створками которого в образцовом порядке выстроились всевозможные банки, склянки, пузырьки и коробки. На крючках, возле двери висели большая брезентовая сумка с красным крестом, зеленая фуражка и серая солдатская шинель. Наконец взгляд наткнулся на то, что долго искал: прибитый к стене над столом отрывной календарь гласивший, что на дворе двадцатое июня, год был пропечатан шрифтом помельче и со своего места Андрей его не разглядел.