Никто не умрет
Шрифт:
Хм, подумал я, а Биг Айдар хмуро спросил:
— Ну он хоть извинился?
— Ха. Два часа вокруг прыгал: извинялся, за льдом бегал, вискарь совал. Прости, говорит, нам сказали, что в бассейне никого, говорит, и все такое. Проходку на игру обещал — а после, говорит, ты мне можешь врезать. Если проиграем, я даже не обижусь, говорит.
— Ну, тогда ладно, — сказал потеплевшим тоном Айдар, который любил справедливость.
— А врежете? — поинтересовался Илюха, который любил, чтобы мясо и кишки.
— Правый кросс, а?
Правый кросс у Михалыча был коронкой, он им грушу однажды с веревки
— Посмотрим, — сказал Михалыч. — Стоп, боец. Ты чего завелся-то?
Я отжался еще раз и сообразил, что Михалыч это мне говорит и что я так и продолжаю размеренно отжиматься на «два-три-раз».
— Энергетиков упился? — не отставал Михалыч. — Встань-ка.
Я встал, начиная возмущаться. Не слушаешься — плохо, слушаешься — подозревать начинают во всяком. Я эти энергетики сроду не пил. Ну как сроду — пару раз попробовал с пацанами, и то не понравилось, а еще папа стал пугать статьями из интернета про состав этих дринков, ну я и бросил. Мне печень еще пригодится, надо же что-то локтем прикрывать, чтобы без дела не болтался. Но выступать на этот счет я не собирался, да и не успел бы. Михалыч придирчиво рассмотрел меня, как арбуз в магазине, и поинтересовался, что такое с лицом — это с того раза, что ли, за неделю не прошло?
Я с трудом вспомнил, про какой раз речь, отмахнулся и сказал:
— Не, это в каникулы уже.
Михалыч смотрел выжидающе. Я вздохнул и продолжил:
— Падал неудачно.
— И так семь раз подряд. Сам падал или помогали?
— Сергей Михалыч, ну кто меня уронит. У меня ж вы тренер, — напомнил я очень убедительно.
— Вот паразит, — сказал Михалыч с восхищением. — Руки покажи.
Я еще раз вздохнул и выставил руки перед собой. Бояться было нечего: в электричке я кожу с костяшек, конечно, содрал, но с тех пор кисти успели и поперек ободраться, и зарасти. Так что боевой характер повреждений врачи не установили. Михалыч в этом отношении был покруче врачей, но и он лишь полюбопытствовал самым вредным тоном:
— Ты экскаватором на полставки устроился, что ли?
Я вздохнул третий раз и спросил:
— Можно убирать?
— Далеко не убирай. Работать-то можешь? Точно? Давай на ринг, первым сегодня пойдешь.
— А с кем?
— С Ильдариком вставай. Вы же в прошлый раз прервались на самом интересном. Остальные пока на лапах, Айдарик-большой, ты со мной.
Я подмигнул Ильдарику и побежал бинтоваться и облачаться.
Ильдарик в ринге обычно рыцарь такой — не в смысле благородный и на лошади, а в смысле в панцире и копье торчит. Джеб вперед и крабиком туда-сюда, а сам дырку в защите соперника ловит. В принципе, самая правильная тактика, хотя мне так неинтересно. На чем и горю вечно. А иногда других палю, чего уж.
Но сегодня Ильдарик был какой-то просроченный рыцарь, робкий и джебом набок. Я сперва не понял, поиграл с ним — плохо реагирует. Ну я и сообразил, что Ильдар ушибить меня боится, как в прошлый раз. Я его парой слов подбодрил, в перчатки сработал в силу — гляжу, зашевелился.
— Наиль, не заводись, Ильдар, вперед, — громко сказал Михалыч.
Мы оба кивнули, Ильдарик пошел вперед, и тут меня
А я и не понял. Просто я вдруг увидел не только движение Ильдарика, но и следующее движение, о котором он думал, — а еще увидел, в какую сторону Ильдар двинуться сейчас никак не сможет, хоть я ему там кожу бантиком завяжу. Опытные бойцы это всегда понимают, да и я иногда — с опозданием. Но сейчас-то я не понимал, а видел, объемной схемой — вот Ильдар, вот его возможные движения, вот зоны поражения, вот точки для удара, от виска до щиколотки. Они манили, как семечки, которые не хочешь, а берешь, даже сильнее. И приходилось напоминать себе, что нельзя бить локтями или коленями, нельзя вышибать ногу или ломать шею, нельзя падать на пол, чтобы поразить в брюхо или пах, — да почти ничего нельзя, блин. Еще перчатки и трусы здорово мешали. И вообще было чувство, как, наверное, у лыжника, которого в бассейн бросили — в полной экипировке. А и пофиг, на.
Ильдарик ушел, нырнул, зачем-то провел серию на отходе — мимо, на ответку теперь — и смешно засеменил назад, задрав голову. Но перчатки подняты, продолжаем, н-на, не орите, слышу, потом-потом, на-на!
— Наиль!
Наиль какой-то, о, подбородок открылся, ну, спокночи, дружбан-н-на! Что такое?
Я дернулся, привелся в исходную, ударил — и опять вхолостую. Присел и крутнулся, отталкиваясь перчатками от пола, груз со спины сорвался со шлепком, сзади напали, твари. Щас я вас.
— Сидеть! — рявкнули мне в ухо, и в лоб звучно прилетел потолок.
Я проехался на копчике, вскочил и снова плюхнулся под грозное:
— Сидеть, я сказал!
Было смешно, поэтому я засмеялся и огляделся сквозь круги и искры. Смеялся не зря: смешно все было. Я сидел в углу ринга, раскинув ноги. В противоположном углу сидел — вернее, пытался лечь, да опора канатов не давала — Ильдарик, медленно подмигивающий верхнему освещению. Недалеко от него в менее удобной позе копошился Биг Айдар, а в центре ринга стоял, как рефери, Михалыч с коричневой лапой наперевес.
— Блин, больно же, — сообщил я и попытался потереть лоб перчаткой.
Михалыч посмотрел на меня непонятно, ткнул лапой, как ребенок пальцем, повторил «Сидеть!» и поспешно ушел к Ильдарику. Я сидел, слегка потешаясь, и разглядывал копошение напротив. Михалыч тихо спрашивал о чем-то Ильдарика, тот очень серьезно кивал и пытался улыбаться, как герой. Типа перенес, не знаю, пытки, геноцид и тотал дистракшн. Айдар поднялся с пола и осторожно растирал поясницу. Михалыч и его спросил о чем-то, Айдар показал большой палец. В перчатке это выглядело как угроза, и я захихикал. Михалыч быстро оглянулся на меня, отвернулся и помог Ильдарику встать. Раз так, то я тоже встал, прислушался к себе и пару раз подпрыгнул. Нормально все.
— Ильдарик, ты как? — спросил я громко.
Тот отсалютовал мне и вяло полез сквозь канаты — Айдар их развел.
— Один-один, — напомнил я. — Как бы все сначала, ага?
Михалыч обернулся ко мне и, судя по лицу, хотел сказать что-то громкое, но сказал тихо — кабы в зале не стояла тишина, как во время контрольной, я и не расслышал бы:
— Наиль, ты… Что делаешь?
Я удивился:
— Сергей Михалыч, ну вы ж сами сказали, что прервались на самом интересном. А сейчас неинтересно было, что ли?