Никто не выйдет отсюда живым
Шрифт:
У Патриции было обоснованное мнение почти по всем вопросам; лёгкий, хлёсткий ирландский язык, очень похожий на язык Джима; весьма необычная внешность – с длинными тёмно -рыжими волосами, карими глазами и сексуальной фигурой; широкие познания в оккультизме; и прекрасный дар рассказчицы.
Во многом их отношения были вполне типичны для Джима. Кроме Памелы, не было ни одной девушки, которую он видел очень часто или периодами больше нескольких дней подряд, и с тех пор, как они познакомились, Джим и Патриция ночевали в одной комнате не больше 7-8 раз. Не больше было и телефонных звонков. Пачка необычно личных писем, драгоценности
Не было и ничего, в чём бы Джим вёл себя по отношению к Патриции иначе, чем к другим. С нею он также пил, “умирал” и играл в свои бесконечные игры. “Мы могли сидеть в баре, вспоминает Патриция, – и он мог выдать вдруг эти совершенно неожиданные экспромты совсем без повода, типа “Однажды ночью я уснул при свете полной Луны, а когда я проснулся, я увидел над собой лицо матери, смотревшей на меня сверху. Что ты об этом думаешь? Как ты думаешь, что это значит?” Он всегда испытывал людей, всегда пытался увидеть, как сильно вы стараетесь приноровиться к нему или как вы собираетесь ему противодействовать. Он никому не доверял. Кажется, он никогда не верил мне, когда я говорила, что люблю его. Я понимаю, что он слышал это от каждой женщины, с которой когда -нибудь спал. Но я, однако, имела в виду именно это. Даже при том, что, я чувствовала, когда я говорила ему, что люблю его, я тем самым давала ему оружие против себя, которое он мог опустить мне на голову. В первый раз, когда я сказала о том, что чувствую к нему, он ответил: “Ну вот, теперь ты меня любишь и, наверное, я никогда не смогу избавиться от тебя ”. Я спросила: “Ты хочешь избавиться от меня, да, Джим?” Он просто улыбнулся, закрыл глаза и сказал: “Нет”. А потом он сказал мне, что любит меня. Возможно, он это и имел в виду ”.
Ночь середины лета, 1970-й год. В викторианской готической квартире Патриции горят свечи. Объявили свадебную церемонию. Колдуньи, или Wiccans – не сатанисты; они поклоняются древним силам природы, Триединому Божеству, Великой Матери и её мужскому воплощению Лорду, Бодающему Богу. Это была религиозная традиция, предшествовавшая христианству и иудаизму, и, по мнению многих исследователей, была пережитком древней религии.
Колдовская свадьба, – объясняла Патриция, – это смешение душ в кармической и космической плоскостях, которая оказывает воздействие и на будущие инкарнации двух связанных душ: смерть их не разделяет, и данная клятва “всегда в поле зрения Божества”. Патриция говорила Джиму, что, согласно легенде, Генрих VIII и Анна Болейн поженились по колдовскому ритуалу – возможно, отчасти и по этой причине.
Одна из подруг Патриции, высокая жрица шабаша ведьм, при помощи высокого жреца, руководила церемонией. Они провели Джима и Патрицию через традиционный “handfasting” с молитвами и заклинаниями Божества, благословениями, двумя маленькими порезами на запястьях и предплечье каждого из партнёров и смешением нескольких капель их крови в освящённой чаше вина, из которой они позже пили, с ритуальным шествием над метловищем, обменом определёнными клятвами и, наконец, с вызыванием Божественного присутствия.
Для Патриции это была совершенно естественная церемония в её религии, а Джим был всецело захвачен ритуалом. Он вручил Патриции серебряное claddagh, традиционное ирландское свадебное кольцо, а она надела ему парное золотое. Совершающая богослужение жрица и Патриция, в её сане жрицы, составили два рукописных документа, один на английском языке, другой – колдовскими рунами. Бумаги подписали все присутствующие, а Джим и Патриция должны были сделать свои подписи кровью. Пару объявили супружеской, и Джим потерял сознание.
В субботу Джим и Леон уехали в Париж, где они остановились в шикарном “Geоrges V Hotel”, в комнате за 60 долларов в сутки, и начали обследовать город – выпивая в бесчисленных уличных кафе, посещая любимые места экзистенциалистов Левого Берега, смешиваясь с цыганскими представлениями на Монмартре, совершая паломничества в дом Бальзака, на могилу Наполеона и в катакомбы. Затем Леон уехал в Копенгаген, а Джим отправился к своему другу Алану Ронею, который приехал в Париж, чтобы провести там свой очередной отпуск, примерно неделей раньше.
Алан часто рассказывал Джиму о Париже – фактически, именно это стало одной из причин нынешнего приезда Джима во Францию. Джим снимал фильмы “Праздник” и “HWY” в компании, где работал Алан, и они часто виделись на протяжении нескольких лет с тех пор, как познакомились в УКЛА. Алан был одним из “тайных” друзей Джима, и об их отношениях было мало известно. Алан по-доброму любил Джима и, хотя он был вынужден делить его с Фрэнком, Бэйбом и всеми остальными, ему не приходилось делить его с ними в одном и том же месте и в одно и то же время. За исключением случая, когда Джим и Бэйб, пьяные, явились к нему в три часа ночи, Алан всегда видел Джима одного.
В течение недели Джим являл собой само воплощение типичного американского туриста, лохматую фигуру под солнечным дождём. Но за день до отъезда домой он вновь почувствовал лихорадку.
Пневмония? О Господи, где он? Как он? Макс знает? Нам нужно отменить судебное заседание.
Билл Сиддонз, слушая по телефону Бэйба, нервно вертел карандаш. Бэйб сказал, что Джим вернулся из Парижа. Они с Памелой были сейчас в своём доме на Нортон Авеню, и у него была пневмония, но в остальном всё в порядке. Через день Билл разговаривал с Джимом, который сказал ему, что, расставшись в Париже с Аланом Ронеем, он уехал в Испанию и Марокко, путешествуя там по железной дороге или в арендованной машине. Он сказал также, что болел ещё в Нью-Йорке перед отъездом, а в Европе шли постоянные дожди.
Джим болел почти три недели. Сразу после того, как он вернулся в Лос-Анджелес, федеральный суд в Майами отказался удовлетворить ходатайство о прекращении дела по конституционным основаниям. Судья заявил, что, если бы Джима признали виновным, апелляция смогла бы это преодолеть. Суд не будет отменён и из-за состояния здоровья Джима. Символично, однако, что Джим быстро поправлялся, и ко времени выхода в конце июля концертного альбома он снова бродил по Сансет Стрип и заглядывал в бары на бульваре Санта-Моника.
4 августа он был один в клубе под названием “Experience”. Перед закрытием он спросил хозяина, Маршалла Бревитца, не мог бы тот отвезти его домой. Годом раньше Джим уехал бы сам, независимо от того, был ли он пьян. Но теперь он был слишком пьян, чтобы даже идти пешком.
У меня одно время был клуб в Майами, – сказал Маршалл Джиму, сажая его в свою машину. – Тебе будет интересно узнать, что моими партнёрами были те самые молодые люди, которые пытались тебя обмануть, когда вы там выступали и прогорели. Из-за этого я уехал из Майами.