Никто не заплачет
Шрифт:
«Не похож хозяин такой клетушки на богатенького Буратино, — подумала она, — так спокойно выложил в ресторане две сотни долларов, а живет почти в нищете. Может, он эту квартиру снимает? Может, у него вообще есть жена, дети, а сюда он заманивает таких вот дурочек, как я?»
— Мне не хочется ничего сюда покупать, пока я один, — как бы прочитав ее мысли, сказал Федор, — я не люблю этот дом. Стараюсь бывать здесь как можно реже. Только ночую.
Он скинул пиджак, опустился перед ней на колени и расстегнул ремешки босоножек. Потом стал осторожно прощупывать ее щиколотку и
— Вот так больно? Попробуй шевельнуть пальцами.
— У тебя что, есть медицинское образование? — удивилась Вера.
— Нет. Но в травмах я кое-что понимаю. Ты связку немножко потянула. Потом сделаем спиртовой компресс. В общем, ничего страшного. Какая у тебя маленькая ножка, совсем детская. — Он держал ее ногу в ладонях и вдруг припал губами, стал медленно целовать каждый палец, подъем, щиколотку.
Верочка замерла. Ничего подобного в ее жизни еще не было. Она читала, что такое бывает, в кино видела. Стас Зелинский так никогда не делал. Его ласки были грубоваты, всегда немного ленивы и снисходительны. А других мужчин Верочка не знала.
— Федор, не надо, давай не будем спешить, я сейчас пойду домой, так будет лучше… — тихо сказала она.
— А мы и не спешим.
Он все еще стоял перед ней на коленях. Губы щекотно и нежно скользили по ее голым ногам. Легкое крепдешиновое платье застегивалось спереди на множество мелких пуговок. Он стал медленно расстегивать одну за другой.
От него исходила какая-то странная, завораживающая энергия. «Животный магнетизм, — мелькнуло в голове у Веры, — я же ничего к нему не чувства, он совершенно чужой человек…»
Но уже не хотелось ни сопротивляться, ни размышлять. Вера закрыла глаза и поплыла в горячей, нежной невесомости, чувствуя себя то ли ангелом в небесах, то ли кроликом, разомлевшим под взглядом мускулистого удава.
Глава 19
Юрий Уваров раскрыл очередную папку многотомного уголовного дела. В материалах предварительного расследования ему была знакома почти каждая строчка. За строчками стояли бессонные ночи, калейдоскоп лиц, допросы, слезы, мертвые глаза родственников убитых зверской бандой Сквозняка.
Сколько километров исколесили по Москве и области оперативники и наружка, сколько пешком пройдено, и все — тупики. Как тогда, так и сейчас. Ничего не изменилось.
Сквозняк кончил информатора, который о нем, вероятно, и хотел сообщить. Между прочим, этим своим поступком он как бы сам о себе сообщил. Другое дело, Клятва мог кое-какие подробности добавить. А теперь все. Ищи ветра в поле, ищи Сквозняка. Такое ощущение, что этот человек возник из воздуха, воздухом питается, нигде не живет, ни с кем не спит. Нет у него никаких связей. Целый штат агентов-информаторов занимался его связями. Ничего выявить не удалось. Но ведь было что-то, какие-то были зацепки. Пусть они вели в тупики.
Уваров не сразу понял, что именно ищет, просматривая оперативные документы. Все давно разработали, не осталось белых пятен. Совсем не осталось.
Юрий закурил и стал расхаживать по кабинету из угла в угол. Ну хорошо, ни знакомых, ни родственников, ни женщин. Такое
И все-таки кое-что осталось недоработанным.
Один из потерпевших, парень, который вернулся из армии и застал всю свою семью убитой, узнал взятую из квартиры вещь. Старинные золотые часы-луковицу.
Бдительный парнишка сразу позвонил следователю прокуратуры Игорю Николаевичу Клименко. В рядах оперативников звонок этот вызвал короткий переполох. С тем, кто сдал часы в комиссионку, пусть это трижды подставное лицо, говорящий попугай, можно работать. Но Клименко с самого начала отнесся к тем часикам несерьезно. Ну не может такая вещь в комиссионке на Арбате просто так лежать. Слишком это просто.
Следователь оказался прав. Часы сдала бабулька-сирота, Заславская Серафима Всеволодовна. Вещь была ее собственная, по наследству досталась. Два свидетеля это подтвердили. А парнишка обознался. Мало ли похожих вещей, пусть даже старинных и редких?
Заславскую на всякий случай проверили. Но можно было и не проверять. Серафима Всеволодовна оказалась действительно круглой сиротой. Никто в гости к ней не ходил. В коммунальной квартире такие вещи точно знают. Разве что изредка навещал двоюродный племянник, седьмая вода на киселе. С племянником познакомились — тоже на всякий случай. Тихий, скромный снабженец макаронной фабрики, жил от зарплаты до зарплаты, ботинки до дыр донашивал, костюмчик от старости лоснился. В общем, опять тупик.
А вдруг тот парнишка все-таки не обознался? Он ведь потом купил часы, не пожалел денег на безделушку. Видно, верил — из его квартиры вещь.
Был еще один любопытный факт. То есть и фактом не назовешь, так, слушок, сплетня. У одной из соседок арбатской сироты имелся брат, искусствовед-пенсионер восьмидесяти двух лет. К тому времени, когда шло расследование, старичка уже полгода как не было в живых. Соседка рассказывала, будто Серафима носила к нему какую-то картинку, чтоб поглядел, подлинник или подделка. И картина эта якобы произвела на старика неизгладимое Впечатление. При встрече он поведал сестре, что совсем недавно держал в руках бесценный подлинник Шагала витебского периода.
Полотно Шагала витебского периода было взято в одной из ограбленных квартир. Его подробно описали родственники убитых, даже репродукцию предоставили, специально пересняли из подарочного альбома.
Однако сама Серафима Всеволодовна уверяла, будто никакой картины с порхающей парочкой и улыбающейся кошкой в глаза не видела, к искусствоведу носила обрывок старинного гобелена. А проверить нельзя было — ни тогда, ни тем более сейчас.
Заславская умерла год назад, ничего больше в комиссионки не сдавала, единственный племянник на похороны не пришел, в командировке был…