Никуда не уйти от любви
Шрифт:
Оксана осторожно встала с покосившегося кресла, сунула ноги в стоптанные тапочки и вместе с Таней пошла на кухню. Там Зинаида Ивановна раскладывала на столе продукты, снисходительно улыбаясь.
— Как будто меньше стала квартира, — сказала Оксана.
— А мы глупее? — с иронией спросила Зинаида Ивановна.
— Вот это — нет. Вы для меня всегда будете идеалом матери, хозяйки. Настоящей москвички. Поначалу я тоже думала, что богатые — очень умные, интересные люди. Они не дураки, это верно, но… И не умные.
— Теперь у тебя квартира больше нашей? — спросила Таня.
— Не очень, триста метров.
— Квадратных? — изумилась Таня.
— А какие они еще бывают?
— Давайте за стол, девчонки, — скомандовала Зинаида Ивановна. — Курицу я поставлю позже, тут пока есть чем закусить, так что — садитесь.
Между тем Иннокентий Петрович Бахов был вовсе не загадочным, а довольно-таки известным в Москве человеком — хозяином небольшого, но крепкого банка «Виктория». Название было дано в честь прежней супруги Бахова, новая требовала переименовать банк, но Иннокентий Петрович выстоял, переименовал один из своих магазинов в Отрадном, теперь тот назывался «Оксана».
Банк — это ведь головное предприятие, финансово-мозговой центр, а под ним много нужных для москвичей и выгодных Бахову предприятий — торговых фирм, магазинов, аптек, ресторанов. И если где-нибудь прибыль уменьшится или вообще случится крах, то в другом месте она непременно возрастет. А если совсем плохо будет везде, останется собственность, основные фонды, которые стоят миллионы долларов. Знающие люди понимали это, понимающие знали, и все уважали Бахова как толкового, практичного хозяина.
В свои пятьдесят три он выглядел моложе года на два — невысокий, упитанный, с «директорским» брюшком и интеллигентскими залысинами на лбу, с серыми глазами, коротким мясистым носом и тяжелым подбородком. Словом, настоящий бизнесмен — жесткий, уверенный в себе, решительный. А с молодыми девушками «добрый дядечка», если они к нему были добры.
Он сидел в служебном кабинете, откинувшись на спинку кожаного кресла, и барабанил короткими розовыми пальцами по темной столешнице. Его пронзительные глаза в упор смотрели сквозь дымчатые стекла очков на генерального менеджера банка Илью Пронина, сидевшего в кресле у хозяйского стола. Этот взгляд не предвещал собеседнику ничего хорошего, однако Пронин, высокий нескладный блондин тридцати пяти лет, но уже почти лысый, спокойно выдерживал взгляд босса.
— Ты что мелешь, Илья? — хмуро спросил Иннокентий Петрович. — Продать акции Верхнезеленки Топоренко? И этому шустрому парнишке, его гению? Ты хоть соображаешь, что несешь?
— Вполне, Иннокентий Петрович, — спокойно ответил Пронин. — Топоренко и его финансово-промышленная группа «Константа» сейчас многое могут. Обрушат акции Верхнезеленки, скупят контрольный пакет по дешевке, и мы останемся с носом.
— Не скупят, — уверенно сказал Бахов. — Я свои двадцать восемь процентов не отдам, и Барышник свои двадцать три — тоже. Топоренко блефует. Он только почву прощупывает, это я понял из нашего разговора. Подумай, как его отвадить, кого подключить к этому вопросу.
— Зачем? Вы в курсе, что готовится постановление об изменении банковской структуры. У кого уставной фонд меньше миллиона евро — лишат лицензии. У нас — меньше. К кому пристроиться? У Барышника тоже меньше, сливаться с ним в полном экстазе опасно. А Топоренко не только предлагает продать акции по выгодной цене, но и союз с «Константой», увеличение уставного фонда и, следовательно, продление лицензии банка.
— Как структуры «Константы»?! Мне это не нужно! Еще посмотрим, будет ли принят этот закон.
— Будет, Иннокентий Петрович, — со вздохом сказал Пронин. — К тому же, Топоренко может обидеться и предложить руку и сердце Барышнику.
Бахов понимал это, но терпеть не мог, когда кто-то со стороны диктует ему условия, даже и выгодные.
Верхнезеленский горно-обогатительный комбинат приносил немалую выгоду «Виктории». В первой половине девяностых, в период «дикой приватизации», Бахов понял, что выгодно делать «портфельные инвестиции», то есть вкладывать деньги и ваучеры обманутых россиян в предприятия. Покупалось все, что можно было купить, а затем акции ненужных предприятий продавались, все же с выгодой, а нужных — прикупались. Скажем, в период кризиса 98-го года в Верхнезеленске сидел человек Бахова и предлагал работникам комбината в среднем десять долларов за двадцатидолларовую акцию (а на самом деле она стоила все пятьдесят). И люди продавали — а что делать, если зарплату задерживают? У кого-то ребенок болеет, у кого-то рождается, свадьбы, похороны, семейные праздники, учеба детей — все требовало денег. Вот и несли свои акции человечку, который имел свой доллар с каждой. Поначалу соперничали с Барышником, а потом договорились. И в результате получили контрольный пакет. Назначили своих людей в руководство комбината и стали считать прибыль. И даже вкладывать деньги в реконструкцию производства, то есть с каждого миллиона личной прибыли в год отстегивали половину на замену оборудования, на садики и санатории. Почему бы и нет? Совсем ничего или мало давать — бунтовать станут. А так — вам половина и мне половина, и все довольны.
Очень не хотелось Бахову расставаться с Верхнезеленкой, как они между собой именовали комбинат. И хотя деньги предлагались немалые, не хотелось. Что такое деньги? В наших банках — ничего, в зарубежных — кое-что, но счета всегда могут быть вычислены компетентными службами и арестованы по запросу Генпрокуратуры. А если они вне ее досягаемости, так достанут тебя самого… принесешь на блюдечке с голубой каемочкой….. Но и в словах Пронина была своя правда. Откажешься — и банка не будет, и Верхнезеленку отнимут, козлы!
— Подумай, Илья. Я сказал этому прощелыге Топоренко, мне нужен месяц для принятия решения. Он сказал, что подождет. Так вот, у тебя есть месяц, чтобы найти противодействие, понял?
— Понял, — сказал Пронин, поднимаясь с кресла.
Однако по выражению его лица нетрудно было к догадаться, что он уже все решил.
— Илья, я не шучу, — зловещим шепотом сказал К Бахов. — Не справишься — пеняй на себя.
— Понял, Иннокентий Петрович! — более старательно отрапортовал Пронин.
— Черт, а где Миша? Почему его до сих пор нет?! — заорал Бахов, стукая кулаком по столу.
— Я могу идти? — спросил Пронин.
— Иди.
После ухода Пронина Бахов прикрыл глаза и долею пытался понять, стоит или не стоит сливаться с «Константой». Оно, конечно, выгодно, но они ж [там — совсем другие люди. Бандиты самые настоявшие. Этот Максим Топоренко… Под сорок ему, наглый, самоуверенный битюг! Есть у него совсем павиан, главный мозг компании. Может, и не гений, но всегда на ход опережает конкурентов. Другое покорение, другие понятия. Работать с этими людьми будет ох как непросто.