Нимфа в камуфляже
Шрифт:
— Зелье убило его, — я не спрашивала, просто хотела помочь ему пропустить это страшное слово.
Он закивал мелко и часто, как пексинский игрушечный болванчик.
— Он оченьболезненно умирал. Казалось, что органы просто взрывались друг за другом. Под конец осталась только оболочка, кожа, а под ней мякоть, растворились даже кости. Я все это время держал его за руку, сидел и смотрел как умирает мой друг и родственник, ближе которого у меня не было… А его отец в это время заботился о чужом ребенке!
— Магистр же не знал. Он уезжал оставляя
— А ты откуда знаешь?
— Наставник рассказывал. Он очень им гордился и переживал…
— Ты просто это говоришь для утешения! — резко оборвал он и поднялся на ноги. — Не надо, моя боль уже утихла! Как он может переживать, я видел, когда тыисчезла. Мой братец так на похоронах Нивиэля не убивался, как когда alfiсказала, что ты возможно погибла.
— Это глупо…
— Что?!… Убиваться по тебе? Вот и я ему это сказал. А он… — эльф замолчал и как бы случайно потер подбородок, на котором еще виднелся синяк.
— Глупо сравнивать чувства к мертвому с чувствами к живому. Наставник помнит своего сына и скорбит по нему. Если ты замечал, он носит только амулеты, сделанные Нивиэлем, хотя может позволить себе что-то помощнее.
— Он просто пытается искупить вину.
— За ним нет никакой вины! — теперь уже я начала повышать голос. — Ни за ним, ни за тобой, ни за мной!… Нет нашей вины, что у Нивиэля проявилась такая зависть, переросшая в патологическую одержимость!
— Замолчи!…
— Единственный кто виновен — сам Нивиэль, да, пожалуй, его наставник, который не сумел объяснить ученику нереальность его желаний!
— Он просто хотел походить на своего кумира… отца.
— Нет! Если судить с твоих слов… он просто хотел такой же славы как у отца.
— Нет! Нет… ты не имеешь права так говорить! Нивиэль хотел перестать быть просто "сыном Бессмертника", он хотел своегоимени!… Как и я, мне опостылело быть "братом магистра Керля"!
Ой, мальчик, ты давай разберись поскорее в своих проблемах, а то так быстро скатишься в яму, что даже сам не поймешь. Я хотела бы тебе помочь, но такие исцеляющие проповеди не для меня.
— Твой племянник совершил ошибку, — решила я подвести черту, — он выбрал не тот способ для самовозвышения. Если бы я не пошла в Академию, то так бы и осталась "дочерью князя Лацского". А теперь обо мне заговорили: кто-то с пренебрежением, кто-то с завистью, кто-то со злостью, но кто-то и с гордость, с радостью… с любовью. И говорят "Иллия Лацская", а не "дочь Искандера". Мне кажется ты на правильном пути, ты уже заставил с собою считаться… Не фыркай это не лесть, а констатация факта, вряд ли принц всюду берет тебя с собой потому-то ты брат магистра Керля. Просто ты смог стать ему необходим. И кто знает, возможно, лет через триста уже про наставника скажут: "Это — брат Советника Эрвиана".
— Все шутишь?…- мрачно пробурчал тот.
— Возможно, — не стала запираться я. — Но согласись, что-то в груди екнуло?…
— Знаешь, я, кажется, начинаю понимать, почему все твои знакомые либо хотят тебя убить, либо готовы целовать твои следы, — с какой-то грустью сказал он и, повернувшись, пошел по тропинке прочь.
Я смотрела ему в след и думала, что как же тяжело беднягам-эльфам живется, разрываясь между возвышенными идеалами и обыкновенными желаниями… И тут с ужасом осознала, что думаю по-эльфийски, то есть на таллаосе! Сижу и размышляю на этом языке, без переводов! Так пора спать, пока еще до каких-нибудь гадостей не додумалась.
Весь следующий день я опять провела практически в полном одиночестве. Хуже того всекниги из особняка исчезли, полки во всех комнатах, куда меня пускали, стояли пустыми.
Главный виновник книжной пропажи в очередной раз заперся в кабинете и оказался недосягаем. В отместку я уселась на перила балкона находящегося над местом оккупированным "рыжей сволочью" и исполнила около десятка фривольных песенок аккомпанируя себе на лютне. На второй песне, окна кабинета находящегося подо мною, захлопнулись, я увеличила громкость. На пятой появилась домоправительница с требованиемпрекратить обучать присутствующую в особняке молодежь всякому похабству, я напомнила ей про выхухоль и она исчезла. На седьмой пришел Зоррвиэль и попросил перейти для музыкальных занятий в другую комнату, я нагло отказалась, сообщив, что мне и здесь неплохо. На десятой из кабинета повыскакивали взъерошенные и красные от жары эльфы, а ко мне поднялся сам Владыка, пряча что-то за спиной. И прежде чем я смогла уклониться, этот гад со словами:
— Остыньте, госпожа Иллия, — плеснул в меня из графина холодной водой.
В ответ я рефлекторно заехала ему в лоб лютней, чем привела в шоковое состояние всех присутствующих, включая самого Вирдириона.
— Выйдите все из комнаты, — приказал он, буквально пригвоздив взглядом меня к перилам.
— Я так полагаю, меня это не касается, — легкомысленно фыркнула я, беря несколько аккордов.
Он потер лоб и с досадой сказал:
— Сейчас все выйдут, и я скажу все, что тебя касается.
— Владыка, это обязательно? — переспросил Зоррвиэль, косясь на лютню в моих руках.
— Обязательно, обязательно, — опередила я Владыку, — семейные дела решаются в узком кругу.
Вирдирион тяжело вздохнул и махнул ошарашенной охране рукой:
— Идите, идите…
— Я вся — внимание, ваше владычество.
— Иллия, скажи мне честно, ты каждое утро составляешь план как мне досадить?
— Ты себе льстишь… В моих планах не только ты.
— И за что нам такое счастье? — закатил он глаза.
— За гордыню, — подсказала я. — Буду вашей совестью.
— Моя совесть не хамит старшим и не поет срамные песни.
— А ты прислушайся, — я подошла к нему и коснулась пальцем его груди там, где сердце, — Вот здесь послушай. Чего ты действительно хочешь?
Вирдирион отвел мою руку.
— Мы не животные, чтобы совершать то, что подсказывают инстинкты, есть определенные условности…