Нимфоманка
Шрифт:
— Нет уж, дайте! — Девчонка схватила сигарету. — А прикурить?
Север щелкнул зажигалкой.
— Спасибо! — Девица жадно затянулась. — Часа три не курила. Мои кончились, а выходить лень… Хорошо, хоть вы курящий…
— Рад стараться, — обронил Белов равнодушно.
— Меня, между прочим, Лида зовут! — заявила девчонка. — А вас?
— Север. Предупреждаю сразу, имя русское, от Северьяна, и сам я русский, не европеец, не американец, не негр. А то вечно все спрашивают…
— Все равно класс — Север! — воскликнула Лида. — Вроде Рюрика или Ратмира! Клево!
— Может быть… — Белов замолчал. Девчонка тоже не знала, что сказать. Повисла неловкая пауза. Но уходить Лида явно не собиралась.
— А я напротив живу! Одна! — выпалила она наконец.
— Что напротив — знаю, заметил вас.
— Давай на «ты», а?
— Как хочешь, — Белов опять пожал плечами.
— Слушай, завтра выходной… А у меня сегодня вечер пропадает. Тоска… Пойдем ко мне? Есть шерри, покурим твою «Яву», черт ее дери, потрепемся… Идет?
— Не боишься звать в гости незнакомого мужика?
— Чего ж незнакомый? Сосед. Небось не маньяк-убийца!
— А вдруг?
— Чушь! Я знаю владельца этой квартиры. То есть не знаю, а… Ну, в общем, знаю, кто он. И он не поселил бы здесь кого попало!
— А если я бандит?
— Возможно. Ну и что? Изнасилуешь? Насилуй! — она задиристо сверкнула глазами. — А больше с меня и взять нечего!
— Лихая ты девка! — рассмеялся Север. — Ладно, пошли действительно выпьем, я тоже скучаю.
Квартира Лиды оказалась зеркальной копией беловской. Девчонка достала бутылку шерри, на скорую руку сварганила какие-то бутерброды, включила музыку. Слава Богу, вкус у Лиды был: из динамика зазвучали не современные поп-мотивчики, одинаково дебильные по обеим сторонам Атлантики, а аккорды «Наутилуса Помпилиуса».
Выпили.
— Говоришь, с тебя взять нечего, кроме натуры? — поддел Север хозяйку. — А музыкальный центр?
— Старье! — отрезала Лида. — Производство СССР. Лет восемь аппарату. Еле дышит. Кому он нужен?
— И то верно. Но звучит нормально, знаешь… Люблю эту группу. Красивая у них музыка.
— Класс! — Лида, по-видимому, всегда выражалась очень категорично. — Слава Бутусов — гений. Не сравнить с тем, что нынче телек гоняет.
— А ты сама чем занимаешься?
— Торгую в коммерческом ларьке. Работа поганая, но жить-то надо… Ой, да что это я! У нас вроде как праздник, все-таки знакомство, а я чучело чучелом! Подожди! — Она убежала, не слушая протестов Белова.
Вернулась Лида минут через тридцать. Теперь на ней красовалось короткое облегающее платье со спущенным плечом, выгодно подчеркивающее и изящество фигуры, домашние тапочки сменились туфлями-шпильками, удлинявшими и без того длинные точеные ножки, а умело наложенный макияж и тщательно подобранная бижутерия оттеняли правильность черт лица, высокую гибкую шею… В первый момент Север подумал, что перед ним Мила. Он даже вздрогнул.
— Ну вот, другое дело! — сказала Лида, садясь напротив. Услышав ее голос, Север перевел дух. Мираж рассеялся.
— Выпьем еще! — предложил он, чтобы не молчать. Они выпили. Белов постепенно успокаивался.
— Я с родителям разъехалась, еле оторвалась, — болтала Лида. — Они у меня совершенно шарахнутые, новые времена им все мозги отшибли. Сперва челночили, в Турцию мотались, шмотье оттуда возили, а потом решили выдать меня замуж за «нового русского». И действительно пристроили секретаршей к одному банкиру. Открытым текстом гнали: соблазни да соблазни хозяина! Совсем совесть потеряли, золотой телец глаза застил. А мужик действительно богатый, деньги аж из ушей лезут, но мерзкий, как известный политический деятель: морда жирная, сальная, глазки поросячьи, руки вечно потные, голосок писклявый… Чего его соблазнять? Он сам постоянно норовил залезть под юбку. Только знаю я эти расклады — натрахается досыта и уволит без выходного пособия. А главное — очень уж мужик противный, чем с таким жить — лучше сразу в прорубь… Короче, ушла я, хлопнув дверью, предки взбесились, но по крайней мере боров банковский остался при своем онанизме… Впрочем, блядей-то он всегда найдет, были б бабки. Но меня не купишь! Я, может, и не праведница, не монашка, но уж если даю, то тем, кому сама хочу! Вот так! А квартиру родительскую пришлось разменять: надоели постоянные скандалы. Правда, пострадала только я. Они получили шикарную хату: две комнаты, улучшенная планировка, центр… Мне же досталось это захолустье… Только не подумай, что я жалею! Еще чего!
— Я и не думаю, — отозвался Север. Он уже совсем успокоился. Девчонка ему нравилась — нет, не своим сходством с Милой, а какой-то отчаянной детской бесшабашностью, за которой проглядывала испуганная растерянность перед жизнью — растерянность существа чистого, но еще совсем неопытного и при этом вынужденного принимать решения, порой непосильные даже для зрелых людей.
— Как тебе работается? — спросил Белов.
— A-а… Пристают без конца все, кому не лень. Думают, если девка торгует в ларьке, то она торгует и собой.
— Кто пристает? Покупатели?
— Покупатели как раз редко. А вот если бандиты заявятся… Они и силком трахнуть могут, но меня Бог миловал… пока… Чаще хозяева, их шестерки, охрана…
— А ты?
— Всех отражаю! — похвасталась она. — Им только дай… по рукам пустят. Пойдет слух, что девка дает, — и кончено. Даже спрашивать не будут. Моя подружка так сгорела. Дала одному из «братвы», понравился… Потом ее крыли все подряд, резину покупать не успевала… Теперь служит у вас, в «Приюте любви». То же самое, но хоть не за свой счет и заработок приличный… Ой! — Она прихлопнула пальцами свои губы.
— Значит, ты знаешь, где я работаю? — усмехнулся Север.
— Знаю… — кивнула Лида удрученно. — Подружка и сказала, Танька… Сказала, скоро твоим соседом станет крутой мен, начальник охраны заведения, красивый, как Слава Бутусов, поведения строгого, настоящий джентльмен и дерется не хуже Чака Норриса… Честно говоря, я тебя ждала.
«Лестную, однако, характеристику дали мне проституточки, — подумал Север. — Интересно, за что? За то, что просто не лазаю под юбки, не стремлюсь зажать в углу, трахнуть на халяву, за то, что пропускаю вперед и подаю руку, если девчонка споткнется? За безлико вежливую речь? Не много же им надо…»