Нина просто запуталась
Шрифт:
Держался он очень уверенно и, казалось, досконально понимал все возможные процессы, происходящие в мозгу человека. Еще он возлагал надежды на юного Роберта, который отвечал ему взаимно — восхищением и готовностью помочь: перенести книги из кабинета в кабинет, подготовить аудиторию и прочие хозяйственные дела. Иногда Роберту даже позволялось проверять вместе с Габриэлем работы своих сокурсников, задерживаясь после учебы.
За это время образ Габриэла стал несокрушимым в сознании Роберта. Тем более ужасным оказалось его разочарование в профессоре, когда он понял, что Стокманн просто человек и, может быть,
***
Их первое знакомство в тот же день переросло в крепкую, пусть и недолгую дружбу. Роберт подсказал Алексу ответ на одной из вводных лекций по анатомии человека.
— Нейромедиатор, — шепотом сказал он.
— Это нейромедиатор, — повторил Алекс в полный голос.
— Садитесь, все верно. — Преподаватель заметил подсказку, но сделал вид, что не обратил внимания. — Вы, очевидно, ходили на подготовительные курсы. И правильно.
Роберт ходил, а Алекс — нет. Как сказал сам Алекс, у него была другая цель обучения. Ему не нужны были высокие оценки, он просто хотел лучше понять себя. А если повезет, то научиться понимать мотивы других людей. Роберт надеялся окончить институт с отличием и стать психологом. Его убедили родители, которые сказали, что сейчас за это много платят. «В наш век информационных технологий все более популярной становится гигиена души», — так он сказал на вступительном собеседовании и всегда повторял свои слова.
Когда пришло время выбирать научного руководителя, они оба попросили Габриэла Стокманна. Только Стокманн чуть лучше относился к Роберту, и Алекс это замечал. Он старался не показывать, что ему обидно за такое разделение, и хотел доказать, что не хуже друга. Но каждый раз сам для себя находил отговорки и приходил на занятие неподготовленным. Роберт был не против дать другу списать домашнее задание. Почти каждый день они вдвоем первыми бежали к аудитории и располагались около двери — Роберт, согнув спину, и Алекс, использовавший ее как письменный стол.
Они оба пользовались успехом у женского пола, хотя Алекса, казалось, любовь мало заботила. Пару раз они ходили на двойные свидания, но Алекс портил романтическую атмосферу спорами о человеческой психике. Главный вопрос, который его беспокоил, был неисчерпаем, поэтому спор мог продолжаться несколько часов. И этот же вопрос стал для него приговором.
Никто не знает, с какого момента началась его одержимость, но Роберт видел ее и пытался склонить друга к другому мнению.
Алекс был убежден, что современного человека ничто не останавливает от совершения насилия.
— Как это — не останавливает? А как же социальные нормы поведения? — возражал ему Роберт, наматывая спагетти на вилку.
— Какие нормы? Вот ты говоришь о нормах. А между тем когда-то и гомосексуализм был не нормой.
— Ну сейчас на этот счет много разных мнений.
— Перестань мыслить нормами. Все, что имеет значение, — может человек сделать это физически или нет. — К ним за столик подсел Марк, однокурсник.
— Но физически здоровый человек тоже не
— Природой заложено и баб любить, но это все близко к стереотипам. Как ты определишь, заложила природа в человеке неприятие насилия или нет?
— Ой, вы тут про педиков, я пойду. — Марк ушел, не успев приземлиться на стул.
— Обычно у тех, кому не заложила, есть и другие проблемы с социализацией, — продолжал Роберт.
— А если нет? Нет, давай не так. Если есть отвращение, но не настолько, чтобы помешать совершить убийство. Тогда что?
— Тогда должен помешать закон.
— Закон не помешает, он просто посадит в тюрьму, но уже после совершения преступления. Так что нет закон не мешает.
— Страх перед правосудием.
— А если отбросить эти страхи? Предположим, мне нечего терять. Что, если у меня какая-нибудь раковая опухоль? Кто остановит меня, если я захочу пойти, скажем, в торговый центр и перестрелять там кучу людей?
— Я надеюсь, это абстрактный пример.
— Само собой. Но ты только подумай, если человек находится в безвыходной ситуации и жизнь только что дала ему по башке, имеет ли он право? Может ли физически? Захочет ли он отомстить мирозданию за свою, скажем, болезнь?
— Думаю да. — Он сдался.
— И никто его не остановит?
— Похоже на то.
Внезапно лицо Алекса сделалось очень серьезным и хмурым.
— Я хочу написать об этом курсовую.
— У Стокманна?
— У кого же еще.
— Он не примет.
— Почему?
— Ты же знаешь его, он слишком консервативен для того, чтобы вникать в твою тему. Скажет, что это «раскольничество».
***
— Что это? — медленно спросил Габриэл, он отчаянно пытался сохранять самообладание, в аудитории был весь второй курс. — Что это такое, я спрашиваю вас, молодой человек?
Алекс покраснел, но был твердо намерен держаться гордо.
— Это моя курсовая.
— Я вижу, что это ваша курсовая. Но это не та курсовая, над которой мы с вами работали два месяца.
— Я решил, что эта тема для меня важнее.
— А я ставлю оценку за ту курсовую, которую ожидал получить. То есть ноль.
— Почему?
— У вас синдром бога, Алекс. Я не собираюсь его поощрять, особенно в рамках вашего обучения.
Алекс покраснел еще больше, собрал вещи и молча вышел, хлопнув за собой дверью. А выйдя, еще и пнул несчастную дверь ногой, тут же сморщив лицо от боли. «У меня все получается наперекосяк. Я ничего не могу сделать нормально, даже уйти».
***
Роберту было невыносимо смотреть на эту сцену. Он хотел побежать за другом и поговорить с ним, но в то же время он не мог уйти. Между ним и профессором как будто установилась телепатическая связь: он одним взглядом говорил Роберту: «Не иди за ним. Ему нужно преподать урок. Я могу сделать тебя специалистом. А что он тебе даст?»
Он так и сидел до конца занятия, раздумывая над тем, правильно ли сделал, что остался в аудитории.
***
Когда студенты разошлись, а Габриэл упаковывал в чемодан последние курсовые, Роберт решился подойти к нему. Даже сейчас он помнит этот разговор слово в слово и может, как будто наяву, увидеть помещение, сшитые курсовые, лицо профессора и плинтус, на который он смотрел во время беседы.