Нина. Книга 2. Зов пустельги
Шрифт:
Да, Лидия была достойна идеального мужчины. И Роберт не имел права быть другим.
– Я надеюсь, ты решишь свои дела до свадьбы. Не хочу, чтобы ты пришел на венчание с порохом под ногтями и со своими Колянами, – Лидия указала на Макаровы подмышками Роберта.
Роберт улыбнулся. Ему нравилось, как Лидия называла его пистолеты.
– Не волнуйся, решу. Обещаю.
Роберт устало поцеловал ее руки.
– К тому же после свадьбы надо всерьез заняться твоим оплодотворением. Мои мальчики все-таки не шотландский скотч, и со временем их качество не улучшается.
Лидия засмеялась.
– Да ты надрался! – хохотала она.
Роберт откинулся на спинку стула и наслаждался ее заливистым смехом.
– Пойдем
«Дети», – пронеслось у нее в голове, и шутка вдруг перестала быть смешной, а смех стал грустным.
***
Нина проснулась от сильной боли в плече. Она попыталась перевернуться, но тут раздался хруст, и шею пронзила острая боль. Нина сморщилась, и, преодолевая жгучую резь, легла на спину. Почки тут же завыли в унисон, оплакивая свое затравленное существование. Поясница заныла им в такт, напоминая о своем присутствии в этом незавидном изломанном теле. Нина попыталась выпрямить ноги, измученные согнутым положением в течение ночи, но стопы уперлись в стену, и в коленях загудели суставы, насмехаясь, мол, думаешь, мы бы до этого не додумались? Эта чертова деревянная клетка сделала из нее отбивную. Нина успела пожалеть о выборе ночлега. Пусть бы ее хоть живьем сожрали в кошмарах, по крайней мере, тело бы набралось физических сил.
Покряхтя немного, Нина открыла глаза. В шкафу не зги не видно. Странно. Вроде она спала с открытой дверцей. Неужели до сих пор ночь? Нет! Она не выдержит и двух минут в этой конуре! Нина стала шарить руками в поисках опоры – самой ей точно не встать, и тут сообразила, что пол – земляной. Она вонзила пальцы в рыхлую влажную почву и поняла, почему здесь так темно. Она лежала в могиле. Внезапно ее пальцы наткнулись на чью-то холодную руку. Сердце замерло. Кто-то лежит рядом с ней! Но как это возможно? Она одна едва помещалась в шкафу! Преодолевая оцепенение, Нина медленно повернула голову и увидела мужчину с разноцветными глазами. Он лежал всего в сантиметре от нее и смотрел, не моргая. Роговица глаз была сухая и мутная, а во лбу зияла дыра, из которой густой тянущейся струей вытекала темная жидкость. В животе Нины сжался кулак. Мертвец! Словно услышав ее мысли, мертвец закинул на нее то, что осталось от его руки: обрубленные под основание фаланги и раздробленные лучевые кости.
– Убийца! – прошептал беззубый окровавленный рот.
Нина с визгом выпрыгнула из полузакрытого шкафа и пулей отползла к стене, забыв обо всех тяготах окостеневших конечностей.
Сидя у стены под громкие удары сердца в ушах, Нина переводила дыхание и пыталась взять под контроль возбудившийся организм. Взбодрилась до конца дня! Нина смотрела на пустой шкаф, осознавая печальный факт – если она не примет хоть что-нибудь, Монстры снова завладеют ее разумом.
Нина устало потерла глаза и уставилась в окно. Новый день новой жизни. Серое безжизненное небо как нельзя лучше соответствовало той мутной дымке, что сопровождает несуществующие образы, которых утром стало еще больше. Теперь бороться с ними – бессмысленно. Надо ждать, когда мозг получит подпитку нейролептиком.
Нина не без труда встала с пола, накрылась пледом, будто он мог защитить ее от зараженного видениями воздуха, и вышла из комнаты. Возле двери сидел Эрик. Но он был ненастоящий. Это был его след. Видимо, он долгое время провел здесь в коридоре, сидя на полу, и листая знакомые ей страницы медицинской карты, фотографии, полицейские рапорты. Он, наконец, приступил к основной обязанности – заботиться о Нине. Что ж, изучение ее жизнеописания займет немалое время.
Первый этаж по обыкновению был заполнен ароматами, вызывающими обильное слюноотделение. Было там и жаренное, и выпечка, и терпкий кофе. На кухне Эрик сидел за столом и читал что-то в планшете, попивая кофе из большой кружки с надписью «Этот папа – самый лучший».
– Доброе утро! Как ты себя чувствуешь? – поприветствовал он Нину.
Ох, она бы хотела рассказать ему, как себя чувствует из-за его безответственности, но вдруг уставилась на стол. Возле тарелки лежали знакомые лекарства: красная капсула, четыре белых кругляшка, один желтый и пакетик с порошком. Стандартный утренний набор. Нина села за стол и без промедления проглотила таблетку рисперидона, облегченно вздохнув, точно наркоманка, получившая желанную дозу.
Эрик наложил в тарелку овсяную кашу, от запаха которой Нина поморщилась. Но попробовав одну ложку, не смогла остановиться. Неужели каша в больнице тоже овсяная? Может, то был засушенный куриный помет? Черт возьми, почему в больнице нельзя давать нормальную еду?!
Эрик наблюдал за тем, как Нина с жадностью поглощала кашу, гренки, вафли. В перерывах она запивала таблетки, а потом снова возвращалась к еде. Аппетит прибавился, и это определенно было хорошим знаком.
– Ты нам вчера очень помогла, хотя я не должен был подвергать тебя таким нагрузкам, – сказал Эрик.
Нина засунула за щеку последний кусок гренок и отложила вилку.
– Это ведь входит в наш уговор, – ответила она с забитым ртом.
– Да, но я не вправе рисковать твоим… состоянием.
– Теперь станет легче, – отвечала Нина, помешивая растворенное в стакане содержимое пакетика.
– Кстати о лекарствах. Ты не думала, что они наносят больше вреда, чем помогают?
Нина с искренним удивлением уставилась на Эрика.
– Зачем ты их пьешь? То есть, я хочу сказать, почему они необходимы? Что происходит, когда их действие заканчивается?
Мертвецы селятся в ее шкафу – вот что.
Краем глаза Нина наблюдала за тем, как Монстр, сидевший на диване в гостиной, пускал кровавые слюни на подушки и шептал слова пощады, которые Альберт кричал Дэсмонду во время пыток.
– Если их не пить, я… перестаю быть собой, – прошептала Нина.
– А кем ты становишься?
Эрик поймал несколько мимолетных взглядов Нины куда-то в гостиную. Этого было достаточно, чтобы сообразить: она галлюцинирует в настоящий момент.
– Монстром? – тихо спросил Эрик. – Они сейчас здесь?
Нина нервно заерзала на стуле.
– Они не любят, когда о Них говорят, – шептала она.
– Хорошо, – закивал Эрик, – не будем.
И хотя Эрик очень хотел разузнать о Них побольше, понять, каково это – жить с галлюцинациями навязчивыми до такой степени, что принимаешь их за реальных, он не собирался лезть в интимный мир Нины. Из записей Яна Эрик сделал вывод, что Нина нехотя делилась информацией о тайном мире видений.
– Просто, ты сидишь на этой химии двенадцать лет. Галлюцинации не прекращаются, а твое физическое здоровье сильно подорвано: анемия, тахикардия, почечная недостаточность, нарушение функций печени, артериальная гипертензния и это – только то, что я понял. Девяносто процентов того, что написано в строке «диагноз»… черт, да я таких слов даже не слышал никогда!
Нина едва верила ушам. Но она еще была в силах различать реальность и бред, и слова Эрика звучали из настоящего мира. Она бы хотела ему возразить и красочно описать, каково это – видеть стенания мужчины, которого его лучший друг замучил до смерти в буквальном смысле. Ведь не Эрик слушал всю ночь хруст костей и дикие вопли Альберта. Ему дробили пальцы молоком, отрубали кисти, перевязывая артерии жгутом, чтоб не подох раньше, чем они навеселятся, вырезали на груди и спине матерные слова, а в перерывах тушили о него окурки. Дэсмонд пристрелил беднягу только когда, он безвозвратно потерял сознание от болевого шока. Эрик не вдавался в подробности развлечений Дэса, а вот Нина, хотела она того или нет, пережила каждую секунду ужаса вместе с предателем. И все из-за того, что была лишена дозы нейролептика.