Нина. Книга 2. Зов пустельги
Шрифт:
Тишина царила уже несколько минут. И с каждой секундой она все больше закреплялась в своих правах. Она обнажила страхи мужчин и продолжала растить их удручающими воспоминаниями, которые все больше накатывали волнами в зловещем безмолвии.
Но никто не посмел первым нарушить ее правление. Эрик желал дать друзьям время свыкнуться с мыслью о том, что отныне их секреты перестали быть секретами. Нина видела их насквозь. И когда он осознал это, паника охватила и его. Отныне Нина держала их на мушке. Имел ли он право так подставлять друзей? Стоят ли ответы на вопросы жизни его друзей?
– Он умер… три месяца назад, – разумеется, единственным, кто имел право нарушить молчание, была Нина.
Ее взгляд был обращен к Дэсмонду.
– Он подписал отказ об уведомлении родственников.
Дэсмонд старался изо всех сил не выдать своих эмоций, но держать марку ему удавалось с трудом. И никакого дара ясновидения не нужно было, чтобы заметить его разбитость.
– Думаешь, потому что он ненавидел тебя? – говорила Нина, смотря куда-то вдаль перед собой. – Он не хотел взывать к твоей жалости своим умирающим видом. Он не оставил тебе ничего, что напоминало бы о нем. Ни фотографий, ни прощальных писем, ни даже могилы. Потому что не хотел отягощать тебе жизнь своим призрачным присутствием. Он слишком хорошо знал, какую боль несут воспоминания об ушедшем родном человеке. Это была странная, жестокая, но все же любовь.
Нина оторвалась от созерцания невидимого мира, взяла вилку и отломила кусок яблочного пирога.
Это обыкновенное действие, вдруг, вывело мужчин из длительного ступора. Минуту назад весь их мир катился к чертям в хаос преисподней, где они были готовы прикончить Нину и застрелиться сами, разрушив до атомов саму суть естества, за то, что оно такое дерьмовое! И вот спустя мгновение уже все пришло на свои места. Они всего лишь сидят за обычным столом, ужинают как обычно, и мир по-прежнему обыкновенен, хоть и зациклился на кусочке пирога на серебряной вилке, исчезающим за губами, скрывающими секреты каждого здесь сидящего.
– Надо покурить! – наконец, произнес Рудольф и встал из-за стола.
– Хорошая мысль! – подхватил Эрик.
– Покурить было бы здорово, – встал Дэсмонд.
– Я хоть и не курю… но пойду покурю, – Марк нерешительно встал из-за стола.
Через минуту дверь на балкон закрылась, оставив Нину один на один со всеми яствами на столе, на которые уже не претендовало никакое желание.
– Какого, блин, черта сейчас произошло?! – первым воскликнул Марк, и это было странно, обычно он отмалчивался.
– Эрик, если это все шутка, прошу тебя, признайся сейчас! Потому что все зашло слишком далеко! – сказал Рудольф.
Но Эрик молчал и сочувственно смотрел на друзей, всем своим видом говоря, мол, я бы и сам хотел, чтобы все это оказалось розыгрышем, но, увы.
Когда Рудольф понял, что Эрик тут ни при чем, он отпрянул от друга и оперся о мраморный парапет, погрузившись в раздумья.
– То, как она это говорила… Рудольф, она, будто была там… – начал Марк.
– Я знаю, – огрызнулся Рудольф, перебивая друга.
Эрик неуверенно шагнул к ребятам.
– А о чем она говорила? – спросил он.
– Ни о чем! – Марк и Рудольф в один голос пресекли всякие попытки Эрика раскопать то, что они похоронили лет двадцать пять назад.
Рудольф уже жалел, что бросил вызов Нине. Она выбрала самые подходящие моменты их жизней, чтобы заставить поверить в свои способности, а может, продемонстрировать, что они все для нее как на ладони!
Марк отстранился в самый дальний конец террасы. Он всю жизнь пытается забыть или уже просто хотя бы смириться с тем ударом судьбы, что он пережил в возрасте восьми лет. Четырежды он подвергся сексуальному насилию со стороны той банды подростков, прежде чем его спас Рудольф. Именно тот день, тот момент Нина увидела в его голове, а он прекрасно знал, что выудила она это именно из его воспоминаний. Жертва никогда не забывает акт надругательства над собой, и словно крест несет его на себе всю жизнь, пытаясь обмануть окружающих, слиться с толпой, спрятаться не столько от чужих глаз, сколько от самого себя.
В тот день те четверо подонков, как всегда, подкараулили Марка в подворотне. Они точно следили за ним, потому что каждый раз они ловили его в разных местах. Он не помнил, сколько времени проводил в позорной позе, пока все четверо ублюдков долбили его в зад по очереди. Он помнил лишь отчаянную погоню, сильный удар по голове, после которого он приходил в себя, когда уже было поздно сопротивляться.
Они сломили его после второго раза, когда он понял, что без сопротивления, все кончается быстрее. В третий раз он уже не бежал от них. В четвертый – добровольно отсосал. А перед пятым – появился Рудольф или Святоша, как его называли в трущобах из-за верующей семьи.
Рудольф никогда не говорил Марку, что застал предыдущий раз надругательства, после которого специально следил за Марком, как за наживкой, чтобы найти тех сволочей. Он не мог ранить Марка еще глубже, и придумал историю о том, что проходил мимо совершенно случайно и услышал подозрительные звуки возле того злополучного тупика. Марк поверил и сказал, что это был первый раз, когда они пытались изнасиловать его. Хотя Рудольф подозревал, что позже Марк, наверняка, догадался обо всем. Иначе как объяснить, что Рудольф проходил мимо «совершенно случайно», экипированный битой и кастетами?
В тот день он мало того, что раскрошил кости ублюдков, он еще гнался за последним два квартала, настиг и выплеснул всю ярость в район его паха. Через неделю двое скончались в реанимации, двое выжили и остались инвалидами до конца своих дней.
Рудольф вернулся к испуганному светловолосому кудрявому мальчугану, ставшему свидетелем кровавой расправы, и забившемуся между мусорными баками, прижал к стене и изрек те самые слова о слабости и аду. Детский разум живо представил себе, как черти жарят его живьем, после чего воспрянул духом.
Дэсмонд часто жаловался, на кой Рудольф притащил малолетку к ним в банду, на что немедленно получал яростные выпады со стороны Рудольфа. А так Марк к ним и пришел. Святоша не мог оставить ангела на растерзание чертям.
– Я позвонил в пансионат, – появился Дэсмонд с телефоном в руках. – Генерал умер три месяца назад, подписал этот как его, короче, бумагу какую-то, чтобы не информировать меня, и его кремировали, а прах развеяли. Все, как она сказала! Как это возможно, мать вашу?! – выпалил он. – Это все ты, Эрик? Я прикончу тебя, если это твоя шутка!