Нищета. Часть первая
Шрифт:
— Тем лучше.
— У меня и без него достаточно хлопот. Если бы ваш замок перешел ко мне, я занялся бы его перестройкой, а это — чистое безумие.
— Составьте купчую, — сухо промолвил граф (сердце его сжималось). — И приготовьте деньги ко дню ее подписания.
— Разрешите вручить их вам сейчас! — сказал Мадозе, вынимая из ящика стола объемистый портфель и вытряхивая его содержимое на стол. Из пачки банковых билетов он взял два по десять тысяч франков и протянул графу. Тот небрежно сунул их в карман жилета.
— Ваши дела, по-видимому, идут неплохо? — спросил он.
— Не могу пожаловаться. Того, что вы видите здесь (делец показал на груду кредиток) и
— Вы хотите жениться?
— Да-с, если найду девушку себе по вкусу.
— С деньгами можно, найти все.
— Полноте, граф, ужели вы в самом деле верите в то, что говорите?
Рош-Брюн не ответил. Мадозе продолжал с горячностью:
— Лишь бы жена принесла мне в приданое красоту и благородное происхождение, больше мне ничего не надо! Я хочу жениться на знатной и не пожалею средств, чтобы вновь покрыть позолотой ее герб.
Граф не удержался от замечания:
— Вы думаете, что можно все купить и продать, и надеетесь найти дворянина, достаточно бедного, и достаточно…
Поль запнулся. Только что он держал в руках банкноты, полученные от Мадозе… Он стал должником этого наглеца, иначе говоря — зависел от него материально. Он почувствовал тяжесть цепей капитала.
— Договаривайте граф!
— Ну, достаточно непохожего на других, чтобы породниться с…
— С выскочкой, не так ли?
— Я не собираюсь вас оскорблять, сударь; оставим эту тему, прошу вас. Поговорим лучше о наших делах, тут мы можем столкнуться. Будьте любезны заготовить купчую и укажите в ней, из каких процентов…
— Я ссудил вам эту сумму без всяких процентов! — ответил Мадозе, поднимаясь, чтобы проводить посетителя.
— Позвольте, сударь! — возразил граф, стараясь не показать, как его возмутили притязания финансиста. — Я предлагаю вам заключить со мною сделку, но вовсе не прошу оказывать мне услугу.
Мадозе побледнел, но все-таки сдержался и ответил:
— Хорошо, граф, я запомню, что это только сделка. Вы уплатите мне обычный процент. И за деньги, и за свое высокомерие! — добавил он громко, когда дверь за Рош-Брюном закрылась. — За все заплатишь, и дороже, чем думаешь, титулованный гусь! Каков! Я намекаю, что могу превратить его развалины в замок со всеми современными удобствами, могу вернуть ему богатство, которое он безрассудно промотал, а в ответ — язвительная ирония! Не воображает ли он, что мы живем в феодальные времена и меня все еще можно попирать пятой? Нет, разорившийся аристократ, ты забыл, что революция, развенчав столько кумиров, сорвала с тебя бархатный камзол, шитый золотом, и надела его на меня!
Мадозе ходил большими шагами по комнате, гордо выпрямившись; так змея, знающая смертоносную силу своего яда, готовится к нападению.
«Они меня оскорбляют, меня, в ком воплощена власть золота, власть, пред которой ныне склоняются все! — размышлял Мадозе. — Они насмехаются надо мной, эти разорившиеся дворяне, и, занимая у меня деньги, меня же осмеивают! Но деньги теперь — все! Я докажу им это! За деньги они и им подобные продают нам и свои дворянские грамоты, и своих дочерей. Пусть меня повесят, если этот графчик не станет умолять меня жениться на его дурочке, которая приглянулась мне неизвестно почему. Положительно мне не везет! Отчего меня так тянет породниться с этой упрямой семейкой, когда на мои экю зарится столько вдовушек благородного происхождения, с дочками на выданье?»
Глава 14. Претендент
«Теперь, когда мы пишем друг другу без помех, я могу сказать тебе, как меня огорчает твое положение, бедная моя подружка! Будь я еще богата, я немедленно послала бы за тобою и поспешила бы разделить с тобой дары фортуны, открывающие доступ в высший свет. Но, дорогая, я так же бедна, как и ты; возможно, мне самой придется вернуться в монастырь…
Да, жизнь — грустная штука: у вас она слишком спокойна, здесь — слишком бурна… Знаешь ли: Максис, мой славный сумасбродный кузен, уехал… Боже мой, неужели это правда? Я пишу тебе и не могу в это поверить. Уехал! Весь день я повторяю это слово. Уехал! Я думаю только об этом… Максис отправился в Индию охотиться на тигров; так по крайней мере он сказал; но я-то знаю, за чем он охотится!
Теперь нас только трое в милых нашему сердцу развалинах: я, отец и Нанетта. Я стараюсь не показать, как меня огорчил отъезд Максиса. Бедный друг, такой преданный, такой добрый! Сейчас он уже в море… Что, если судно потерпит крушение?.. Помолись за него, дорогая Люси; пусть огорчения твоей подруги помогут тебе забыть о собственных горестях!
Но, чу! Кто-то приехал. Я в доме одна; придется на время отложить беседу с тобой…»
Закончить письмо Валентине помешал Мадозе. Делец был одет элегантно, со вкусом; придав своему хитрому лицу добродушное выражение, он поздоровался с мадемуазель де ла Рош-Брюн почтительно и в то же время непринужденно. Валентина старалась вспомнить, где ей встречался этот господин. Обманутая его светскими манерами, она приняла Мадозе за незнакомого родственника и пригласила в свою комнату — единственное приличное помещение старого замка. Гость последовал за молодой хозяйкой и уселся напротив нее, возле пианино, подаренного Максисом.
На Валентине было черное платье, как нельзя лучше обрисовывавшее ее поистине дивную талию. В белокурые волосы, заплетенные толстыми косами и уложенные короной, она небрежно воткнула две белые розы и была чудо как хороша. Мадозе видел ее и раньше, но только издали. Тогда она показалась ему достаточно миленькой, чтобы приволокнуться за нею. Но сейчас красота Валентины буквально ослепила его. Глаза дельца загорелись при виде совершенства форм, чистоты линий, грации и молодости, воплотившихся в девушке. В эту минуту золото утратило для него ценность; его многочисленные имения показались ему недостаточно обширными (даже если объединить их в одно), чтобы устроить парк для Валентины. Стоило ему увидеть ее вблизи, как вся его расчетливость исчезла, все планы спутались, и в один миг он позабыл превосходно усвоенные им математические правила. Ему пришло в голову, что граф ошибся, расценив его притязания как наглость. Словом, в сердце Мадозе появились чувства, доселе ему неведомые. Все же он оправился от волнения и стал украдкой разглядывать эту простодушную и в то же время обольстительную Еву, которая, сама того не ведая, помешала ему наслаждаться золотыми плодами его сада.
Чтобы завязать беседу, он стал искать интересную для девушки тему. Невольно ему пришло в голову заговорить об отъезде Максиса. Он знал характер своего бывшего хозяина, знал, что свое презрение к кому-либо тот обычно выражал молчанием. Поэтому Мадозе не сомневался, что Валентина никогда не слыхала от кузена о том, как новоиспеченный финансист когда-то нагрел себе руки, управляя имениями барона.
— Мадемуазель, — начал Мадозе слащавым тоном, — вы, вероятно, очень сожалеете, что лишились такого интересного собеседника, как барон Максис де Понт-Эстрад?