Нищета. Часть вторая
Шрифт:
Старший, Филипп, был настоящим поэтом, потомком бардов [25] . Часто с его уст срывались неведомо как родившиеся строфы, подчиненные странному ритму. Он декламировал их под аккомпанемент ветра или монотонного шума волн, как это делали поэты в те времена, когда искусство только что родилось или, наоборот, достигало апогея. Глаза юноши в такие минуты то ярко горели, то наполнялись слезами.
У второго, Андре, были задатки художника… Но какой прок в этих богатых дарах природы? Ведь тех, кто ими наделен, ожидала жалкая жизнь…
25
Бард —
Оба малыша учились всему понемногу, между играми. Они тоже могли бы сделаться выдающимися людьми. Но разве у бедняков есть возможность для этого? Попробовали бы эти молодые бродяги посещать бесплатную школу! Полиция мигом нашла бы для них помещение… только не для занятий.
Клара обдумывала со старшими братьями, как ей вернуться к дяде и в то же время не попасть в лапы врагов. Она не могла больше оставлять старика в неведении; к тому же ей казалось преступным медлить с освобождением девочек, к которым (она в этом не сомневалась) ее дядя сразу поспешит на помощь.
Предстояло идти пешком, ибо ни у Клары, ни у ее друзей не было денег. Чтобы ее не узнали, девушка решила переодеться в платье Марты. Филипп по доброте своей вызвался сопровождать Клару. Он снял со стены старую мандолину и сказал:
— Вы, конечно, умеете петь, а я играю. Мы дойдем до Дубового дола под видом бродячих музыкантов.
— Как мой дядя обрадуется! — воскликнула Клара. — Как он будет благодарен вам за мое спасение!
— Ваш дядя, милая моя барышня (Филипп обращался с Кларой все почтительнее, а та проникалась все большим доверием к нему), — ваш дядя в лучшем случае выгонит меня, и хорошо еще, если не прикажет арестовать.
— Но тогда, может быть, мне следует обратиться в суд? — заметила Клара, колеблясь.
— Вы найдете там чиновников, а не правосудие! — с горечью ответил юный бродяга.
— Что же мне делать?
— У вас такие могущественные недруги, что самое разумное в вашем положении бежать за границу и там предать гласности эту историю. О ней напишут в газетах, о ней заговорят. По-моему, так будет лучше.
— Нет, — возразила Клара, — я должна сначала предупредить дядю. Я доверяю ему.
Она переменила тему: ей было тяжело говорить об этом.
Филипп рассказал, что хотел привести в их пещеру беспризорного малыша, плакавшего в одиночестве у общей могилы на Монпарнасском кладбище. Но блюстители порядка определили его — ведь сила на их стороне! — и увели ребенка. А жаль! Этот мальчишка всех забавлял бы: он был такой милый, черноглазый, кудрявый… Но ничего не поделаешь: сила — на стороне закона… Полицейские отправили бедняжку в убежище для сирот. А он, Филипп, воспитал бы его, сделал бы человеком…
Вновь зашла речь о предстоящем путешествии. Париж решено было обойти стороной, чтобы по возможности избежать опасность. Малыши утверждали, будто двое так же заметны, как пятеро, и требовали, чтобы их тоже взяли; но это было бы, конечно, неразумно. Наметили план: выйти из катакомб через каменоломню в Кламарском лесу и оттуда отправиться в Мелен, где у сирот была тетка, почти такая же бедная, как они. Она даст им адрес других родственников в Труа, а те придумают, к кому направить их дальше, не вызывая подозрений.
Нетерпеливая Клара настояла на том, чтобы двинуться в путь той же ночью.
Вечером Филипп нежно расцеловал братишек и, подозвав Андре, сказал ему тоном, каким отец говорит со взрослым сыном:
— Ты остаешься за старшего. Рассчитываю на тебя, как на самого себя.
— Будь спокоен! — ответил Андре, не тратя лишних слов. Братья обнялись.
Клара с такой болью в сердце простилась с подростками, словно была их родной сестрой. Всецело полагаясь на Филиппа, она последовала за ним в подземный коридор.
Ход был местами очень узок; стены его кое-где обрушились, так что приходилось ползти. Потом они вышли в просторное подземелье. Филипп освещал путь фонарем, иначе они бы заблудились. Он отыскивал дорогу по сделанным им ранее отметкам. Этот юноша вел себя как взрослый человек.
В одном месте они увидели три скелета; на них еще уцелели остатки одежды. По-видимому, здесь погибли исследователи подземелий и проводник. На двух были богатые наряды; сырость пощадила широкие отвороты затканных золотом кафтанов, какие носили щеголи перед революцией 1789 года. Такой костюм был на Людовике XVI, когда он вернулся с островов. Проводника, одетого в грубую шерстяную блузу, смерть застигла, судя по его позе, в то время, когда он разыскивал оброненный им погасший фонарь. Сколько дней он его искал? Фонарь лежал в трех шагах, а выход был еще ближе…
Молодые люди не тронули этих останков, которые говорили о разыгравшейся под землей мрачной драме; но любопытной Кларе пришло в голову взглянуть, не осталось ли чего-нибудь в кармане кафтана одного из щеголей. Она нашла заплесневелый листок; на нем еще можно было разобрать слова:
Жду тебя нынче вечером в шесть часов, чтобы поехать в театр. Ставят „Гермиону“. Будь точен, я не люблю ждать…»
Остальное стерлось, кроме подписи: «Маргарита». Долго же пришлось дожидаться этой Маргарите…
Клара положила записку обратно и двинулась с Филиппом по подземным коридорам дальше. По дороге они беседовали, как люди, рано хлебнувшие горя и успевшие, несмотря на свою молодость, разочароваться во всем. Только к часу они вышли в Кламарский лес. Стояла ясная ночь; вдали поднимались белые стены форта Исси, озаренные лунным светом. Лес был сказочно красив.
Филипп и Клара обогнули кладбище, вокзал и по ухабистой дороге, которую в 1871 году обстреливали снаряды, изломавшие цветущие живые изгороди, спустились к селению Исси. Перед ними тянулась стена семинарии, за нею — ограда большого парка, принадлежавшего другому училищу. Казалось, ей не будет конца… В глубокой тишине раздался крик петуха.
Фонарик освещал наших путников неверным светом. Клара, в коричневом суконном платье, немного коротком для нее, в повязанной крест-накрест шали и в капоре действительно казалась сестрою бродячего музыканта, который шел рядом с нею в серой, выцветшей от солнца блузе, с мандолиной за спиной. По воле случая они походили друг на друга, правда, не так, как Бродар и Лезорн: все же и глаза и волосы у обоих были темные; много общего было и в чертах лица, у Клары — еще по-детски наивных, у Филиппа — уже хмурых.