Нить курьера
Шрифт:
— Читай.
Знакомый почерк, почерк родного отца, поплыл перед растерянным взглядом Ползунова… Несколько десятков слов. Он перечитал их бессчетное количество раз и запомнил до конца жизни.
Затем Шварц показал и фотографию. При этом он заметил завистливый взгляд Ползунова. Пододвинув к возбужденному солдату листок бумаги и автоматическую ручку, Шварц приказал:
— Пиши.
Он продиктовал ответ отцу, который по своему содержанию скорее походил на обязательство Ползунова шпионить против своей страны.
Шварц не любил отвлеченных рассуждений.
Все это внимательно перечитал и, глядя на Ползунова в упор, тихо, почти шепотом, вынес приговор:
— За измену — смерть. — И, улыбнувшись, добавил: — Обоим, — указав при этом на Ползунова и фотографию отца. — А теперь можете идти к фрейлейн.
Униженный, дрожащий, Ползунов вдруг с предельной ясностью понял, что случилось непоправимое, страшное, что теперь он в крепких руках этого страшного человека. И почему-то ему показалось, что своей жизни у него больше не будет.
Поэтому Ползунов ощутил острую потребность заглушить остатки проданной совести водкой, забыться в объятьях продажной женщины.
Оставшись один, Шварц перечитал еще раз письмо Ползунова к отцу. Лезвием бритвы аккуратно отрезал верхнюю часть листа со словами: «Дорогой папочка!» Оставшуюся часть подколол к другим бумагам, написанным Ползуновым.
Подошел к балкону, распахнул дверь.
Стояла непроглядная ночь, крепким, спокойным сном опала Вена.
А через час он уже отстукивал в центр известную криптограмму:
«Русский солдат оформлен…»
В последующие приезды Ползунова в Вену Шварц всегда его ждал в своей машине в условленном месте. Ползунов незаметно садился в машину и сразу же набрасывал на себя приготовленные Шварцем плащ, шарф и шляпу. Так они добирались до квартиры Шварца. Во время этих встреч резидент почти не давал никаких заданий разведывательного характера своему новому агенту даже по авиасоединению, в котором тот проходил службу. Он лишь настойчиво обрабатывал его в антисоветском духе и кропотливо обучал технике шпионажа и связи. По указанию хозяев, Шварц подготавливал Ползунова на длительное оседание в СССР. Ползунов готовился для нанесения удара в спину своей родине, своему народу. Для этой цели и отрабатывались различные варианты.
Предвидя перебои в связях, Шварц и вручил ему, по его просьбе «для большей стойкости», адрес, письмо и фото отца, которые возлюбленная им австрийка старательно зашила в погон его гимнастерки.
Шварц потирал руки. Матерый шпионский волк имел основания быть довольным. А я, занимаясь разоблачением Ползунова, и не подозревал, что судьба сведет меня, и не один раз, с матерым шпионом Шварцем…
Глава VII. Встречи со Шварцем
Шли мы с Ибрагимом по широкой зеленой улице, через южную окраину города, туда, где среди высоких деревьев прятались пансионат и кемпинг. Был самый разгар туристского сезона. Гости из многих стран, привлекаемые неувядаемой красотой Кавказа, заполняли городские и загородные гостиницы. Но мы-то знали, что среди них есть и такие, которых влекла к нам не экзотика туристских маршрутов.
Присутствием в городе таких «гостей» и объяснялась наша прогулка в этот тихий загородный, район, считающийся излюбленным местом отдыха.
Шли мы молча и не спеша, занятые своими мыслями.
Вскоре слева от дороги замелькали утопающие в зелени белые шапки палаток кемпинга. В густых зарослях кустаре ника, в стороне от палаток, нас поджидала женщина.
— Я вас побеспокоила? — спросила она, когда мы приблизились.
Я сразу же опознал ее по голосу. Накануне она позвонила в управление и попросила приехать, помочь ей разобраться в ее сомнениях. По телефону мы условились о времени и месте встречи.
— Беспокойство — наша профессия, — ответил я, здороваясь и пожимая ей руку. — Да и ваша тоже, раз вы решили работать в таком беспокойном месте. Чем чаще вы будете нас беспокоить, тем больше мы будем беспокоиться о делах, — заключил я полушутя.
— Это так, — усмехнулась она. — Но вот, скажите, зачем человеку выбрасывать изорванные бумаги не у своей палатки, а у чужой, хотя там стоит такая же урна?
— Нельзя ли подробнее?
Я всматривался в лицо женщины: запоминались две крутые морщины, седые волосы и большие выразительные глаза.
Ночью приехал какой-то Мориц, и не один, а с дамой. Приехал на собственной автомашине, — тихо, но твердо говорила она. — Так вот, ранним утром иду я по дорожке и вижу: вышел он в брюках и рубашке, без пиджака, осмотрелся по сторонам, словно вор, и двинулся к другой палатке, подальше. Бросил в урну бумаги и опять к себе. А я думаю, зачем эти бумаги бросать у чужой палатки?
— Ин-те-рес-но, — посмотрев на меня и пожимая плечами, многозначительно произнес Ибрагим. Затем он уточнил ряд вопросов, которые могли ему помочь при установлении наблюдения за Морицем и его спутницей.
— Спасибо, мы все проверим, — прощаясь, поблагодарил ее я за своевременное сообщение о подозрительных действиях иностранца.
— Проверьте, сынки, проверьте, не нравится мне эта пара, — скороговоркой проговорила она и, поклонившись, ушла.
— Звоните, если будет необходимость, — сказал я вслед.
Мы вышли из густых зарослей, и снова ослепило нас яркое июльское солнце. Вершины гор утопали в нежно-розовой дымке…
Вечером в душном тесном кабинете управления мы опять встретились с Ибрагимом.
— Давай подведем итог, — сказал я, — что нам известно об этом Морице?
Ибрагим заглянул в свою записную книжку:
— Мориц со своей спутницей пробыли в нашем городе всего один день, но уже видно, что их все время тянет туда, где находятся советские военнослужащие.
Ибрагим пробежал глазами другую страницу записной книжки: