Нить
Шрифт:
Спустя десять минут она уже стояла в вагоне метро, улыбаясь собственному отражению в черном оконном стекле. Хандра потихоньку уходила, оставив темные круги под глазами — следствие бессонной ночи. Но Надя не могла их видеть, глядя в окно поезда — чернота проносящихся мимо стен тоннеля поглощала все, в том числе и взгляд пассажиров, направленный в темное зеркало. Лица в нем казались обугленными черепами с ввалившимися глазницами — чернота тоннеля первым делом пожирала зеркало человеческой души — глаза… Но увлеченная приятными мыслями Надя не замечала этого. Она видела лишь улыбку своего черного отражения, да ощущала взгляд какого-то мужчины
По летнему…
На площади Калинина она пересела на троллейбус, который, правда, хоть и не мог довезти ее до мечта назначения, зато был сравнительно менее забит народом, нежели другой транспорт. Ну а пересесть можно и на пяток остановок позже — народу меньше будет…
Пожилая кондукторша оживленно беседовала с каким-то мужчиной кавказской национальности, беспрестанно улыбаясь ему. Две девчонки, лет пятнадцати, возле кабины водителя обсуждали какой-то телесериал. В хвосте две задорные бабульки насмерть сцепились с бородатым дедом на почве обсуждений достоинств и недостатков великих вождей страны — Ленина и Сталина… Одна из них почему-то показалась Наде знакомой. Садясь на освободившееся место она машинально отметила, что пару недель назад эта самая бабулька заходила к ней в палатку, и Надя просто на автопилоте нагадала ей жгучего мужчину и жестокосердную соперницу. Гляди-ка ты, сбылось!
— Привет! — послышался сзади звонкий детский голос. Надя обернулась и встретилась взглядом с Настей — девочкой, на которую едва не налетела вчера, в спешке (если не сказать в панике) выходя из своей палатки. Надя зажмурилась, ожидая, что жуткое видение меленького обгоревшего тельца вернется опять, но ничего экстраординарного не произошло. Девочка стояла на прежнем месте в проходе и улыбалась, глядя на смешную тетю, которую так напугало ее появление.
— Привет. — улыбнулась она в ответ. — Неожиданная встреча.
— Более чем. — отозвалась стоявшая рядом Настина бабушка. — Куда вы едете в такую рань?
— В гости к маме. Хочу выбраться ненадолго из города. А вы почему так рано везете куда-то это очаровательное создание? — Надя подмигнула Насте, тем самым окончательно развеяв у девчушки представление о себе, как о таинственной гадалке. Теперь она навсегда останется для нее «Тетей-волшебницей».
— Тоже в гости, и тоже к маме. — ответила женщина. — Везу Настю к ее маме, она у нас в 25-ой медсанчасти лежит…
Все оказалось не так плохо, как показалось Наде вчера. Тогда она чисто машинально отметила для себя, что скорее всего мать просто не интересуется своей дочерью, благополучно сплавив ее на воспитание бабушке. Ан нет, оказывается мать просто лежит в больнице… Радоваться этому, конечно, грешно, но все же это гораздо лучше, чем сформировавшееся в Надиной голове представление об этой семье.
Троллейбус остановился, гостеприимно распахивая двери, в которые тут же хлынула толпа народа, стоявшего на остановке. Сквозь невнятное бубнение себе под нос торопящихся куда-то старушек, Надежда сумела понять, что впереди сломался автобус и все люди, штурмующие сейчас троллейбус — его бывшие пассажиры, страстно жаждущие уехать хоть на чем-нибудь.
Последней в уже тронувшийся с места троллейбус вошла… она не могла поверить своим глазам,
— …Юля?! Какими судьбами?!
— …А я вам говорю, что со времен Сталина ни одного достойного вождя в стране не было!
— … А помнишь, как мы с тобой философию Хайдеггера на филфаке сдавали? Сколько лет прошло?…
— … Не ожидал тебя тут встретить. Видать на все и правда своя судьба, значит и автобус этот треклятый не зря заглох…
Больше всего Надю сейчас волновало, где же Наташа. Прошла ли куда-то в глубь салона, или стоит сейчас совсем рядом, не узнавая ее. Она скосила глаза направо, выискивая ее, но не разглядев ничего толком, повернула голову, о чем тут же пожалела. Наташа стояла в полуметре от нее, не спуская с нее потемневших, видимо тоже от недосыпания, глаз.
— Значит, это все таки вы. — сказала она, моментально делая еще шаг к Наде и оттесняя от нее довольно крупного мужчину. — А я стою и гадаю, подводит меня память, или нет.
Притворяться, что не узнала ее, было бессмысленно, но и сказать Наташе было попросту нечего. Напряженно глядя на Наташину сумочку (поднять глаза на ее лицо она не могла, боясь, что видение вновь повторится), Надя с трудом выдавила из себя короткое «Здравствуйте».
Троллейбус остановился на светофоре, и Надя, раздумывая о том, что бы сказать своей неожиданной попутчице, краем уха услышала, как водитель троллейбуса разговаривал с кем-то в стоявшей рядом машине. Говорил что-то о том, что его бывший начальник умер от передозировки наркотиков… Совсем как ее Юра…
— Вы меня помните? — продолжала Наташа.
— Да, помню. — со вздохом согласилась она. — Извините, я, наверное, своим вчерашним бредом испортила вам весь день…
— Нет, что вы, не извиняйтесь! Вы, ведь, что-то видели, да? И хотели нас предупредить? Я собиралась разыскать вас сегодня вечером в парке, чтобы поговорить об этом, но вот, встретила вас здесь…
— Наташа, здесь не о чем говорить. — как можно суровее и безапелляционнее сказала Надя, — Вчера я, видимо, перегрелась на солнце, вот мне и привиделось черти что. Напугала вас, до смерти напугалась сама, но это все — не более, чем галлюцинации, которые нужно просто выбросить из головы. И вообще, ваш друг был прав, все гадалки и прорицательницы — не более, чем умелые мошенники. Естественно, я сужу по себе…
— Так вы никакой не медиум?
— Именно так.
— Тогда откуда вы знаете, как меня зовут?
Надя стушевалась и опустила глаза, из-за чего и не видела, как лицо Наташи вспыхнула торжеством. Все же вывела на чистую воду — теперь уже не отвертишься, расскажешь, что видела в своем хрустальном шаре…
Новая остановка. Новые люди. Среди вошедших Надя с удивлением узнала свою учительницу математики, которая, насколько она знала, всегда жила (и собиралась жить) в Пашино. Как ее угораздило заехать на Богдашку, в ее то возрасте?… Впрочем, зрительная память Нади и в самом деле не отличалась постоянством. Она мола и обознаться — в конце концов, не видела ее больше десятка лет.