Нити судьбы
Шрифт:
В хосписе придерживались мнения, что творчество утешает пациентов. Здесь оборудовали художественную мастерскую, где постояльцы "Надежды" могли заниматься рисованием и гончарным ремеслом. Чистые холсты громоздились у стены, кисти, как тюльпаны, бережно составлены в вазу. Пол устлан пластиковой плёнкой, испачканной акварелью. На хлипкой конторке в особом порядке по цветовой гамме разложены тюбики с масляной краской, здесь же скучала палитра. Резкий запах химии почти не выветривался из кабинета.
Вдохновлённый воспоминаниями, Терентий Фёдорович придумывал колорит и мотивы для своих полотен. Лавренев много экспериментировал. Разбавлял краску скипидаром, едкий запах которого пропитал вещи, смешивал и находил экспрессивные тона, придавая обычным предметам вычурные формы. Или же просто изображал по памяти те места, где бывал в прошлом.
– Я могу заглянуть в любые уголки мира, куда пожелаю, не выходя из палаты, – часто говаривал отставной офицер.
Иногда я украдкой наблюдал, как озарялось его лицо, когда он размешивал ультрамарин и краплак. Начинал с тёмных цветов, перемешивал их с яркими, получалась сочная палитра. Его глаза будто светились изнутри, когда он делал мазок на белоснежном листе. Набросок уже родился в воображении, теперь оставалось перенести задумку на холст. Лавренев выбрал необычный ракурс, что делало картину фантастичной. Впечатлили жёлтые подсолнухи, растущие из моря. Терентий Фёдорович нарисовал вид сверху, будто смотрел с небосвода, как подсолнухи тянут вихрастые лимонно-чёрные головы к солнцу. Море густого фиолетового кобальта контрастировало с багрянцем заката.
Я долго любовался его полотнами, которые украшали фойе хосписа. Ангельские крылья, висевшие на крючке, и лестница, ведущая в небо. Ангел спустился с небес и снял свои крылышки, чтобы жить, как человек, или это человек смастерил крылья и вздумал взобраться на небосклон по лестнице. На следующем рисунке изображён лев, из гривы которого каскадом расплывался семицвет. У царя зверей было почти по-человечески мудрое выражение, а радуга напоминала о саванне, где он жил хозяином в своём прайде. Но особенно мне запомнился "Летучий голландец". Так Терентий назвал полотно, на котором корабль с огромными механическими крыльями плыл, рассекая облака. Художник так работал с тенями и полутонами, что сумел создать ощущение, будто корабль вырвется из облачной дымки картины. Судно выглядело объёмным и настоящим, можно было различить мелкие детали, даже заклёпки на корме. Всё-таки Терентий Фёдорович был отставным офицером морского флота и как никто другой знал строение кораблей. Картины этого живописца порождали странные размышления. В каждом из его творений крылась непостижимая загадка. Верно подмечено, чтобы понять душу художника, нужно посмотреть не меньше десятка рисунков, потому что в них заключён внутренний мир живописца.
– Ума не приложу, что бы делал, если б не болезнь. Пил бы, наверное, – рассмеявшись, признался бывший капитан.
Он самый жизнелюбивый человек из всех, с кем я водил знакомство. Что бы ни случилось, он улыбался, излучая уверенность и оптимизм. Глядя на него, я убедился, что в жизни нет ничего непреодолимого.
Едва поднявшись с кровати, Терентий Фёдорович занимался физическими упражнениями. Старое увлечение, которое сделалось частью натуры. Он вставал затемно, принимал контрастный душ и разминал мышцы. Одна из скромных радостей пребывания в хосписе. Движение дарило полноту жизни. Лавренев чувствовал свои ноги и руки, чувствовал, как бодрящее тепло разливается по всему телу, чувствовал силу, которая дарована природой. Учащённо бьётся сердце, ускоряя бег крови по венам, значит, он ещё жив, значит, есть надежда. Сегодня Терентий Фёдорович был на процедурах дольше, чем полагалось и пропустил завтрак. Я дождался возвращения пациента и доставил еду в палату.
Конец ознакомительного фрагмента.