Нити жизни

де Море Эль

— «Всего лишь…» — процитировала я, помассировав виски.

— Поболтаем?! — он уселся на край палатной кровати. — Жалобы?

Я сощурила глаза:

— Одна — сползите отсюда.

— Отклонено! — сказал он и сделал вид, что поудобнее устраивается.

— Да, вы просто хам.

— Учусь у мастеров.

— И наглец, к тому же.

Он сел ко мне вполоборота и улыбчиво дернул уголком рта, но я покачала головой.

— Кожа и видимые слизистые обычной окраски, — он стал вслух заполнять журнал состояния: переводя глаза

от меня к аппаратам. — Дыхание везикулярное, хрипов нет; тоны сердца ритмичные — семьдесят три удара в минуту; Язык? — он наставил на меня автоматическую ручку.

Я высунула и показала.

— Так… язык влажный, чистый, — зафиксировал он.

И тут я решила его подколоть:

— А вкусовые качества тоже снимать будете?

У него глаза по-мальчишески вспыхнули.

— Так будете или нет?! — я поспешила хулиганским тоном повторить, пока он не отошел от этого эффекта.

— Нет, — ровно ответил он, к моему разочарованию. — Это лишняя информация.

— Ну, как хотите, что дальше?

— На сегодня всё, — его рука ласково потрепала мою макушку, — отдыхай.

Я застонала от возмущения:

— Знаете ли… Вы просто…

Он открыл дверь и обернулся ко мне:

— Назначение: режим палатный!

Я нахмурилась. И подумала — чем бы запульнуть ему вслед.

Таким образом, утро закончилось хуже некуда.

— У тебя усталый вид, — шептала мама, сидя неподалеку от больничной койки, и убаюкивала меня своим голоском.

— Да? А я не заметила, я то и делаю, что сплю.

— Врачи говорят, что послеоперационный период протекает благоприятно.

«И как она может судить по прошествии всего-то трех дней!» — я мысленно поражалась.

— Да? Раньше некоторые утверждали, что Земля плоская и покоится на трех китах, а те на черепахе… — враждебно отсалютовала я. — Вот и верь людям.

— Хочешь дольку киви? — с полной невинностью мать ушла от выпада.

— Нет, спасибо, как-то не лезет в меня еда.

— Это естественно, что вначале аппетит понижен, но постепенно нормализуется. Тебе сейчас необходимы: фрукты, овощи, злаки. Кусочек?

— Мам, — возмутилась я, набирая воздух. — Пойми, я не могу! Меня и так, прошлые ночи и дни, только тошнит, грудь болит, голова трещит. И единственное, что я сейчас желаю — это впасть в стазис, а не напихаться едой, чтоб через два часа снова развлекаться рвотными позывами. Уж, извини, но есть, я не буду и точка!

Раздался тяжелый вздох и последовало:

— Так нельзя, немного, но поесть необходимо.

«Я что, на инопланетном языке разговариваю?!», — подумала.

Она отставляет тарелку и открывает коробочку с пудингом, зачерпывает кремовую массу и подносит ко мне ложечку:

— Открой ротик?

Ну, что сделаешь, когда такая забота?!

— Давай, не отвяжешься же! — буркнула я и протолкнула в себя шоколадную груду.

— Вот умница, — похвалила она меня, как

грудничка, слопавшего детскую смесь и, не отрыгнув её. По-другому и не опишешь.

Я уже начала покорно настраиваться к пыткам едой, но ровно до тех пор, как:

— Ну, здравствуйте, — приветливо зазвенел голос, и лицо с улыбкой ввалилось в дверь.

— Мари! — чуть ли не вскрикнула я, посылая глазами сигнально-спасительные огни.

И тут же прикинула — интересно, с её смешком на мою реакцию, можно рассчитывать на помощь?

— Как вы тут?

— Мы нормально, — отозвалась я, и наигранно отчаянно застонала: — а вот я — не совсем.

— Потерпи, — сказала она, нагрянув над моей рукой, и в мгновение ока вколола мне что-то в вену.

— Ай… — мой вопль разнесся по палате. — Что такое больно колючее? Десерт? Добавка к ужину?

— Прости, это не от укола. Это лекарство, скоро пройдет.

— Ага, все вы так говорите, — надулась я, сжав локоть и потирая руку выше локтя. Сама же ничего уже не ощущала.

Она виновато улыбнулась.

Я, притворно выказывая возмущение, уставилась на неё, стараясь в полной мере продемонстрировать — «обиженных и оскорбленных».

— Что? Настолько больно?

— Да…

Серьезно озабоченным видом она начала размышлять:

— Странно, но уже должно было…

Я коварно растянула рот.

— Прикалываешься?

— Ага.

Действительно, хотелось мне просто подурачиться и забыть обо всём, окунуться в нирвану беззаботности. Потому, что иногда, это необходимо, как воздух, когда постоянно что-то давит и скребет в душе. А смех — всегда срабатывает, пока мы живы.

Вечером меня опять тошнило, и остатки пищи были с кровавыми пометками.

Шли недели, а вместе с ними и я, зачастую отставая днями. Моё время превратилось в крутящийся шар, повторяющий одни и те же движения.

Медперсонал постоянно мелькал перед глазами: следил за пульсом и давлением, брал анализы крови, делал перевязки, ЭКГ. Я сбилась со счета, сколько новых лиц я повидала за этот временной отрезок. Под контролем я упорно проделывала ингаляции и дыхательные упражнения для грудной клетки, которые назначали выполнять каждые два часа. Набор препаратов стал меньше и теперь мне их не кололи, а я их глотала: по три раза в день, горстями.

И в какой-то момент я поняла, что мне не выбраться из этой кабалы.

Мышечные спазмы и зуд в области ран терзали двадцать четыре часа в сутки. И не дай бог, я не сдержу чих, тогда всё, только выть, как волчара на луну. Просыпалась по ночам в поту, несмотря на то, что температура была нормальной, я хваталась за грудь, боясь, что грудина расползется, хоть меня и заверяли, что сшита я надежно. Но боли усилились и мне снова стали вкалывать обезболивающие. И всё же, мышечный ком в моей груди продолжал работать, а значит, я опять придавалась лишним опасениям.