Нити жизни
Шрифт:
— Ну, а вы, юная леди, чем объясните своё поведение? — круглое лицо оторвалось от шкафа, в котором что-то старательно пыталось отрыть, уставило два глаза на меня.
Я неподвластно себе расплываюсь в улыбке до ушей:
— Беру пример с тапок!
Итан сгибается пополам и его смех наполняет кабинет.
— Вижу, коллега, у вас напряженный график работы и скучать некогда, куда там нам… — он хлопнул его дружески по плечу, придержав гору папок в руках коленом. — Пойду спасу еще парочку жизней, а вы развлекайтесь,
— Он это серьезно?
Итан качнул головой:
— Вполне.
Я посмотрела в окно. На стеклах плясали солнечные зайчики.
— По-моему, день будет замечательным и солнечным.
Итан склонился к моему уху и с непривычки я даже вздрогнула:
— А у меня как раз выходной…
Я выгнула свою бровь в дугу:
— Это намек?
— Предложение.
Лицо мое просияло:
— А вы оказывается опасный тип…
— Вы?
— Ты, ты, ты… — пропела я, чувствуя себя необыкновенно счастливой. Захлопнула дверь кабинета и поцеловала его.
Это был конец июля, а у меня в душе царила весна…
Шел август. Это был вечер. Солнце уже садилось за углы высотных зданий вдали. В тот миг он закружил меня в воздухе и тихо прошептал:
— Я боюсь, что ты ошиблась на мой счет?
— Ты — риск, на который я всегда отважусь.
— Я, должно быть, сплю в глубоком коматозном сне.
— Нет, мы бредем вместе и наяву.
— Мы должны сказать твоим родителям.
— Не, так не пойдет.
— Это будет правильным.
— Мы никому ничего не должны.
Мы были рядом друг с другом, а все остальное для меня не имело значения.
Но, правда была другой. Догадывалась ли я в тот момент, что смерть притаилась в уголке? Увы.
Я «живу» в сети с Кристиной. У неё каникулы, мы переписываемся по сменам: ночь — лунатик я, а ночь — она. Всё из-за часовых поясов, но я не жалуюсь.
Я: У меня есть потрясающая новость.
Она: Какая?
Я: Я влюбилась по уши!
Она: Наконец-то! Йе-еху-у! Кто, кто, кто он?
Я: Мужчина моей мечты.
Она: Вы «ЭТО» уже сделали???
Я: Иди ты!!!
Место преступления — 6 этаж. 15:30 Мы угнали: одно ведро на колесах, пару резиновых перчаток, две половых тряпки и две швабры уборщика. На этаже разлили воду, подрастерли и катались по коридору.
Нейлу влетело — он попался. Пришлось драить не один этаж. Но, так как равнодушие должно топиться, как лёд на солнце, я по-товарищески морально поддерживала. Ха-ха.
Первые лучи солнца заполнили палату мягким светом.
Я улыбаюсь.
Сегодня
Мари принесла домашних гренок. Мы хрустели и перемывали кости всему кардиологическому отделению. Не повезло особо — главврачу. Он половину дня икал. И как так?! Наверно, мы перестарались…
На моих глазах Нейла официально изгоняют из рядов больных. Он недоволен. Но здоров. Теперь целыми днями закидывает меня сообщениями и звонками, а в часы посещения торчит в моей палате. Кое-кто из медперсонала предложил ему поработать на полставки. Он согласился. Я отвесила ему подзатыльник.
Листва шуршит под ногами. Мы гуляем. Вот уже седьмой день, который я провожу с семьей. Когда я столько раз гуляла по Нью-Йорку, была в забегаловках, и жевала хот-дог на ходу, смеялась от души и без всяких сожалений…
Можно ли это считать за счастье?
Да! Да! И еще раз — да!
Я в окружении тех, кого люблю, мне двадцать и я живу. Живу!
У меня поднялась температура, тело ломило, голова болела. Врачи со скорой сказали, что это просто простуда. Мне тоже так казалось…
Кое-кто сказал мне: «В тебя трудно не влюбиться. Именно потому, что я такая, какая есть».
Я не желаю большего, чем то, что у меня есть сейчас.
Я желаю — пусть это длится и длится…
Всегда…
Я ощутила это явственно, что-то близкое к отчаянию. В сердце кольнули иглы тревоги.
Не это ли было то самое — шестое чувство?
Эта действительность действенно беспощадна. Когда доходишь до определенного пункта в своей жизни.
Я простонала от неожиданно нахлынувшей боли, у меня перехватило дыхание и ослабели колени, и я упала на асфальт, корчась от боли, которая чувствовалась всё сильнее: грудь раздиралась на части, сердце бешено билось в груди, словно прося, чтоб его выпустили, а голова закружилась с новой силой, выдирая меня из этого мира…
Глядя с больничной койки, размытые лица близких становились узнаваемые.