Нити жизни
Шрифт:
Я сжимаю её руку, как будто, жду от неё чего-то, может того, что она поделится со мной силами и временем. И думаю, достанет ли мне мужества еще хоть раз позволить себе вздохнуть, услышать удар сердца, пусть и колючий, но мой.
Так много слов, что их концентрация уже позволяет облекать их не в форму фраз, а в форму целых предметов, миров, вещей…
Мне так хочется избавиться от той войны, которая во мне, чтобы всё там, наконец, затихло, о том цирке, на что похожа моя жизнь. Как хочется не верить во всё это, а всё так очевидно, так больно и реалистично, что мысли о смерти сами собой приходят, как самое логичное в этом случае.
А
Я хочу домой, в Россию, в Москву, где очень сладко пахнет липами. Дома — большие деревья шумят. Там недалеко есть парк, в нем растут березы, ели и сосны, живут белочки в деревянных домиках и кружат птички возле кормушек с зерном, озеро в камышах спит, там усадьба Шереметьевых стоит, там детство мое прошло, там счастливой я была.
Слезы намыливают глаза и впитываются в обивку сиденья. Воспоминания, ностальгией взявшиеся за своё, снова поедают меня, нагоняя тоску. Мне хочется, чтобы об этом никто не знал. Даже я сама. Поэтому я гоню, гоню их, как могу. Хочется всего и сразу — солнца, тепла, запаха цветов, приключений, эмоций, чувств, свободы.
Мы заворачиваем, мимо шлагбаума и охранной будки, подземной парковки, карет скорой помощи, дяденек и тетенек в белых плащах, прямо к парадному входу. Останавливаемся.
Я лежу, не двигаясь, боюсь пошевелиться и что-то сломать в себе. И вот лежу и чувствую своё биополе. Оно может быть таким, каким я захочу: огромным или очень маленьким, но сейчас оно попросту отсутствует.
Распахивается дверь, сестра и водитель буквально выковыривают меня и волокут на себе, обхватив с двух сторон.
Серый пыльный асфальт перевоплощается в блестящий пол, который плывет перед глазами, а стены надвигаются. Работает кондиционер, люди в приемной ждут результатов обследования, по телефону беспокоят справочную, на ресепшене медсестры стучат по клавиатуре, смотря в монитор.
Все это похоже на какой-то кадр из фильма. Тебя раненую притаскивают в какую-то больницу. Естественно для остроты момента, там пусто. Тебя кладут на первый попавшийся диван, бросают и осматривают помещения. Одна дверь за другой. А ты чувствуешь, как перехватывает дыхание, как все вокруг становится, будто бы, бесконечным. Пока твои попутчики ищут для тебя помощь, ты уже знаешь, что никто тебя не спасет. Потому, что твой личный маньяк уже здесь, вот подходит сзади и наносит удар. И ты шепчешь: «Вот я и достигла конца своего путешествия. Нашла то, что искала. Смерть».
Я рисую в голове каляку-маляку и молюсь о другом сценарии. Этой боли, этой сердечной муке, кажется, не будет конца. Сердце колотится, его удары глухо отдаются у меня в голове. Ноющая боль ползёт по всему телу и приживается на новых местах, в тех закоулках, откуда её не достать.
Спазм, подобный тому, что я испытывала раньше, выдворил воздух из моих легких. Пол вдруг растворился под ногами,
Мир опять взорвался от очередной ядерной ракеты. Неоновая вспышка украсила горизонт, потеснив заметно солнце и я — оказалась в эпицентре.
Думаю — значит, всегда есть что-то, что служит последним толчком.
Я лежу в холе на полу, язык не ворочается, и я молчу.
И тогда последнее, что увидела я, было его лицо. Последнее, что ощутила — его мятное дыхание на своей щеке. Последнее, что услышала — его голос, который сказал: «не сдаваться так просто!».
И всё… всё.
10 Господи, если ты есть…
Выходные прошли, как будто их и не было. Утро началось с сюрприза. С первыми лучами солнца я застонала и очнулась. Я пришла в себя. Голова раскалывалась. В горле была такая сухость, что я была готова осушить весь Мадагаскарский водопад. Я тряхнула головой, прогоняя остатки сонливости.
Белые стены на моей стороне выглядели пустыми и жалкими. Внезапно внутри всё перевернулось и до меня медленно, но основательно дошло, я — в реанимации.
Мне захотелось вырваться отсюда, заорать, в бешенстве поломать всё и убежать, куда глаза глядят.
Но не могу, кроме, как пальцем и пошевелиться, догадаться не сложно, я — на транквилизаторах. Через прокол в левой руке для обезболивания в меня вливается морфий. Но не чаще, чем раз в четыре минуты. Ни-ни.
«Значит, ватные руки и ноги — это не от передозировки», — говорю я мысленно себе. И «тухлым» взглядом оцениваю, как из меня изо всех мест торчат трубки и иголки, а вокруг парами наставлены датчики и проводами тянутся ко мне.
Один, два — дышу, три, четыре — слушаю сердце, пять, шесть — ищу признаки жизни вокруг, семь, восемь — не нахожу.
В окно через щели в жалюзи пробивается тонкий, еле видимый лучик и нагло располагается на моем одеяле. Прогнать жалко и смотреть невыносимо. Все раздражает. Особенно чужая свобода. Сейчас он здесь, а через полчаса уже там. Надоело наблюдать, как все проходит мимо и исчезает из моей жизни.
Хочу знать, сколько времени, но нет возможности. Или…
Тру указательным пальцем по простыне, пытаясь отцепить с себя напальчник, показывающий пульс. Еще немножко. Ну. Да, есть контакт! Скинула. Прибор зашелся сплошной линией. Кажется, датировав мою смерть. Остается ждать гостей.
Дежурная медсестра посещает меня быстрей, чем я об этом думаю. Показав себя, она даже не прощается — бесшумно выскальзывает из палаты.
Знаю я, куда понеслась — за ним. Ну, что же. Жду.
Иногда, когда я прибываю в полном одиночестве, я задумываюсь о том, что больше всего на свете мне хотелось бы не ощущать эмоций. От них одни проблемы. А если бы следующим скачком в развитии человека являлась бы атрофия любых эмоциональных состояний? Никакого стыда, гнева, любви, разочарования и боли. Люди бы не тратили свою жизнь в муках и попытках вернуть что-либо, что им, на самом деле и не нужно. Они бы более рационально использовали своё время, брали то, что им необходимо и не заботились бы об этом, потому что нравственная составляющая привита с рождения. Идеальное утопическое общество, а не сборище нытиков, которые не в состоянии справиться со своими соплями. Наверно, мне пора принимать вещи такими, какие они есть, потому что все остальное уже испробовано.