Ниточка жизни
Шрифт:
– Как Вам сказать. Надо быть способной провести час или два без движения, сохраняя при этом естественность позы и некоторую расслабленность. Мне почему-то кажется, что у Вас получится. Я ведь немного наблюдал за Вами там, в Гостином Дворе.
– Я п-п-постараюсь, – чуть-чуть запинаясь пробормотала Зина, оказывается, позировать не так просто, как она думала, – у меня ещё вопрос.
– Говорите же.
Зина замялась, как получше выразиться, чтобы вахтёрша не поняла.
Но Водовозов сам догадался:
– Вы про то, что имела в виду моя супруга, наверное? Успокойтесь, ваша работа будет не такая.
– Ну если так, то во сколько мне подойти?
– Если послезавтра, то приходите, девушка, в мастерскую в десять. Там адрес указан.
– имея в виду визитную карточку, добавил Водовозов. – Договорились?
–Да.
– Вот и прекрасно, буду ждать.
Они быстро попрощались, и Зина повесила трубку.
Только вахтёрша, принимая пятнадцать копеек, не удержалась и полюбопытствовала:
– Что халтурку нашла?
– Да, – с готовностью ответила Зина, она ждала этот вопрос, – попросили с больной бабулей посидеть в выходные. А то там хозяйка разрывается, у неё и дети, и готовка, и магазины и лежачая больная.
– Ну дело хорошее, Бог в помощь.
– Спасибо, – это Зина крикнула уже с лестницы. Она была довольна собой, наконец-то, решилась, позвонила и, самое главное, удачно. Теперь важно соответствовать, не двигаться, быть расслабленной и, прежде всего, правильно поставить себя, чтобы не приставал старый хрыч. Он ведь ещё и женатый, к тому же явно подкаблучник, а такие страсть как любят оторваться при первой возможности. Как глазами-то стрелял в магазине! Нет уж, «Сашенька», со мной ничего у тебя не выйдет! Известный художник, да, их бабы не упускают, возле каждого женатого иль неженатого крутится, наверняка не одна, вот и пусть крутятся, другие.
Тут Зина поймала себя на том, что она вдруг стала оценивать вероятность поползновений будущего работодателя в её сторону. «Тьфу ты, я ведь его совершенно не знаю. Само собой, что он мне даром не нужен. Подумаешь, деятель искусства! Да, обеспеченный, но я и сама себя обеспечу, только дай время. А мужики, конечно, их дефицит огромный по нынешним временам, но после Вали на кой ляд они мне без любви, за просто так? Чтобы ребёночка родить? Эх, Валя, Валя! Почему тебя нет?»
Они встречались целый месяц. Уже и экзамены не мешали. Зина готовилась по ночам, спала по три-четыре часа. По утрам было жутко тяжело просыпаться под треньканье будильника, но каждый день после консультации, экзамена или штудирования трудов по анатомии и уходу за больными она бежала к заветному месту в городском парке. Валя, как правило, её уже ждал. В этом укромном местечке за запущенном яблоневым садом, отведя душу первым долгим поцелуем, они садились на два пенька друг напротив друга. Валя загребал в свои большущие ладони её натруженные, перетянутые синими жилками, руки и долго не отпускал их. Вокруг пели птички, ветер колыхал зелёную листву, где-то раздавались голоса людей, но ничто им не мешало наслаждаться уединением. Время от времени Валя притягивал Зину, сажал её на коленки лицом к себе, и они снова и снова предавались сладости затяжных, бесконечных поцелуев.
Валя давал волю рукам, они нежно касались её кожи, гладили её и были повсюду – под блузкой, под расстёгнутым, едва державшимся на сочных Зининых грудях лифчике, под юбкой и даже там, где она быстро становилась мокрой от его ласок. Больше было нельзя. Во всяком случае не на траве около двух пней и не так быстро. Зина была не готова. Не то чтобы она стремилась сохранить себя до первой брачной ночи. Вовсе нет. Но пока решиться на такой шаг она была не в состоянии. Валя знал, и Зина ему доверяла, верила, он не преступит черту, которую она мысленно провела в их отношениях. Так было всякий раз, и всякий раз в тот момент, когда уже казалось, что всё, сейчас ЭТО случится, Зина находила в себе силы отвести Валину руку и сказать: «Нет, слишком скоро, не здесь, подожди». Валя безропотно повиновался, хотя понимал, будь он понастойчивей, Зинина плоть взяла бы верх над разумом. Но он не хотел добиться её обманом, он ждал сознательного шага навстречу. По несколько часов они проводили отшельниками в своём маленьком раю, одни в большом океане жизни. Когда уставали целоваться, бродили в обнимку по самым удалённым аллеям. Они не хотели сталкиваться с чужими взглядами, им было хорошо вдвоём. Чтобы больше никого.
А жизнь тем временем шла, двигалась к той страшной черте, что разъединит их навсегда. В один погожий воскресный день, часов в пять, они возвращались из своего почти каждодневного пристанища. И сразу бросилась в глаза перемена, происшедшая во всём. На лицах встречных прохожих читалась какая-то озабоченность, из репродукторов не лилась жизнеутверждающая музыка выходного дня, а гремели сплошные бравурные марши, около продуктовых магазинов выстроились длинные очереди. Люди в них кричали, ругались, отталкивали друг друга. Зина и Валя недоумевали, неужели вдруг выбросили в продажу все дефицитные товары сразу? Но подходить, интересоваться они не стали. Какое им дело до всего этого, до житейских проблем обычных людей? Ведь у Зины есть Валя, а у Вали – Зина. Только на пороге Зининого общежития удивлённая их неведением встречная девчонка из соседней комнаты сообщила им страшную новость – война.
Валя получил диплом 24 июня, Зина – двадцать пятого. А двадцать седьмого он пришёл на свидание с повесткой из военкомата. Через два дня он должен был явиться на сборный пункт. Их счастливому маленькому раю оставалось жить сорок шесть часов. Зина только ахнула при виде типографского бланка с вписанной в него Валиной фамилией. Конечно, она понимала – война, Валю могут призвать, её, как медсестру, кстати, тоже. Но так внезапно. Ещё вчера они целовались как сумасшедшие, и даже девчонки-соседки по комнате стали подшучивать над ней. От них не укрылся вид распухших Зининых губ и покрасневшая кожа вокруг них. Как будто на полном серьёзе расспрашивали, где это она пропадает целыми днями, неужели всё ещё зубрит в библиотеке ненужные уже учебники, А потом нет-нет да кто-нибудь обязательно заметит: «Смотрите, девчонки, наша Зина бесконечно что-то так учит, что аж губы пухнут!». Со всех пяти соседских коек грохало смехом. Зина отшучивалась, как могла, но все понимали: она влюбилась.
И вот совсем скоро этого ничего не будет. Валю отправят на войну, на фронт, лечить раненых солдат. А на войне убивают. Неожиданно для себя Зина расплакалась. Валя долго утешать не мог, ему надо было бежать в фельдшерскую школу. Он лишь крепко поцеловал её и сказал, что после школы зайдёт за ней в общежитие.
Зина, вытерев слёзы, побрела домой. По дороге ей встретилась преподавательница фармакологии, Анастасия Матвеевна, очень хороший, добрый и чуткий человек. Зина быстро поздоровалась, собиралась улизнуть поскорее, чтобы избежать нежелательных расспросов. Но расстроенный вид ученицы не ускользнул от внимательных глаз умудрённой жизненным опытом женщины. Она почти силой остановила Зину, подвела к скамеечке около памятника Кирову и заставила выложить всю правду. Молча выслушав Зинину исповедь, глянула ей прямо в глаза и спросила:
–Ты, действительно, так сильно его любишь? Может, тебе просто жаль потерять завидного кавалера?
– Люблю я его, люблю, не знаю, как жить без него буду, – всхлипывая призналась Зина.
– Ну жить-то сможешь, не ты первая, не ты последняя. А у вас отношения далеко зашли?
Зина вскинула удивлённый взгляд на Анастасию Матвеевну.
– В каком смысле?
– Ты поняла.
Зина немного помялась:
– Ну целовались.
– И всё?
– Ну нет, но того не было, того, что Вы имеете в виду.
– Понятно. Вот что я тебе скажу, Зиночка. Твой любимый уходит на войну. Война эта будет долгая, Германия – не Финляндия. Всё может случиться, и с ним, и с тобой. Дай ему то, что ещё не дала. Кто знает… – тут Анастасия Матвеевна запнулась, помолчала и продолжила. – У меня в четырнадцатом году любимый тоже ушёл на фронт. Ушёл и не вернулся. Пал под Перемышлем. А я больше никого не полюбила потом. Знаешь, мужчины были, но всё не то. Любви не было. И до сих пор я корю себя, что другим дозволяла то, что не разрешила ему. Исполни все его желания. И у него ниточка останется, она будет ему помогать за жизнь цепляться. За тебя.