Ниже нуля
Шрифт:
– Я считаю, что химическое соединение, которым воспользовался мужчина, проникло через микротрещины на поверхности цилиндра и осело внутри, где спящий грибок под воздействием влаги вновь ожил.
– Из-за картошки? – удивился Роберто. – Звучит не очень-то… увлажняюще.
Она кивнула.
– Обычный картофель на семьдесят восемь процентов состоит из воды. Но грибок получил не только влагу, но и пектин, клетчатку, протеин и жиры. В общем, теплицу. Средняя температура в пустыне Западной Австралии в то время доходит до сорока градусов по Цельсию, а внутри цилиндра превышает пятьдесят. Для нас смертельно,
Трини хотела добраться до сути:
– То есть эта штука ожила? – спросила она.
– Не совсем. Повторюсь, я располагаю лишь гипотезой, хотя я думаю, что полисахариды картофеля смешались с пальмитатом натрия в моющем средстве и образовали прекрасную среду для роста. В норме все это крупные, неповоротливые, инертные молекулы, но соедините их вместе, и вы удивитесь, когда поймете, на что они способны. Не вините дядю. Я имею в виду, что он же не специально провел такую реакцию.
Доктор Мартинс воодушевилась – глаза ее блестели от интеллектуальной напряженности, – а Роберто смотрел на нее как завороженный.
– А он ее провел!
– Провел, мать его так!
Господи, она еще и ругается.
Диаз расплылся в улыбке.
– Но мне кажется, что дело не в полисахаридах и пальмитате натрия.
Она наклонилась вперед, как будто намеревалась рассказать соль анекдота и вызвать всеобщий восторг.
– Виновата ржавчина. Гидрат окиси железа.
Fe2O3.nH2O.
Трини выплюнула жвачку в салфетку и достала новую.
– Как, по-вашему, доктор Мартинс, сможете вы для нас подвести предварительный итог?
Геро посмотрела на Романо, похоже, к ней вернулся прежний деловой настрой.
– Разумеется. Итак, мы послали сверхагрессивного экстремофила: он сопротивляется интенсивному теплу и вакууму, однако чувствителен к холоду. Из-за неблагоприятного окружения организм погрузился в спячку, но по-прежнему сохранил высокую чувствительность. И вдобавок подцепил непрошеного пассажира. Вероятно, из-за солнечного излучения. А может, через микротрещины проникла спора. Так или иначе, когда грибок вернулся на Землю, он пробудился и обнаружил себя в теплой, влажной, безопасной, богатой протеином и прекрасно подходящей для роста среде. И здесь нечто заставило его сложную генетическую структуру кардинально измениться.
– И превратиться во что? – спросил Роберто.
Женщина посмотрела на них так, как обычно смотрит учитель на туповатых студентов, которые не понимают очевидного. Она отчетливо произнесла:
– Я полагаю, что мы создали новый вид.
На мгновение наступила тишина. Поскольку теория принадлежала Геро, то и право давать имена оставалось за ней.
– Условно назовем его Cordyceps novus.
Трини заморгала.
– А что вы сказали мистеру Намаджира?
– Что мне нужно еще кое-что проверить, и пусть он мне через несколько часов перезвонит. Но он пропал.
– А что сделали вы?
– Связалась с Министерством обороны.
– А они? – проговорил Роберто.
Геро вытянула руку.
– А они послали вас, ребята.
2
Следующие
– Не возражаете? – прошептала она, указывая на пустое сиденье.
Он и не возражал. Нисколько. Диаз подвинулся, давая Геро возможность протиснуться, и доктор Мартинс постаралась расположиться в кресле с максимальным комфортом.
Мнимым поводом к подобному маневру стала возможность приподнять затекшие ноги на сиденье, но Роберто отлично понимал, что сделать это можно на любом другом. Вероятно, реальная причина заключалась в том обмене взглядами украдкой по окончании ее рассказа. Но психологически ему проще было считать видимую причину истинной, даже если он отлично понимал, что это не так.
Вот так мы обычно успокаиваем самих себя.
А истина состояла в том, что Роберто в данной ситуации был не столь уж невинен. К доктору Геро Мартинс он моментально почувствовал влечение и хотя и не собирался идти напролом, все равно хотел убедиться, что прежние чары в случае необходимости все еще при нем. Их брак с Энни длился около трех лет, и начался он, прямо скажем, неудачно. Первый год большую часть их времени отнимала работа. Жена «залетела» гораздо раньше, чем они планировали, и беременность протекала тяжело, заставив ее слечь в последние четыре-пять месяцев. Для кого угодно это стало бы тяжелым испытанием, но для Энни, вечного двигателя и журналиста, привыкшего к жизни в дороге, оказалось настоящей пыткой, а постельный режим – почти тюремным заточением.
А затем появился ребенок, такой, знаете ли, младенец. Чересчур для первых лет совместной жизни… Где же годы «только для нас», куда исчезла та блаженная ранняя пора, когда мы наслаждаемся молодостью, красотой, свободой, друг другом, и где, если заговорили об этом, секс, господи ты боже мой!
Особенно Роберто не нравилось чувствовать себя воплощением идиотского клише – женатым чуваком, который вечно ноет, как мало у него секса после рождения ребенка, но… тем не менее. Он был самцом в самом расцвете сил, и теперь ему стало трудно представить себя и Энни, счастливо дожившими вместе до преклонных лет. Нет, не таким образом.
Но он любил ее. И не хотел ей изменять.
Поэтому он нашел утешение в невинном флирте, исключительно из спортивного интереса. Он никогда не был в нем хорош, но нечто, что мешало простому заигрыванию пойти дальше, делало сам процесс значительно легче. Роберто удивлялся той легкости, с которой общался с привлекательными женщинами, и как охотно они откликались. Стабильный, уверенный мужчина тридцати пяти лет, с престижной работой в разы отличался от двадцатичетырехлетнего косноязычного раздолбая с вечной эрекцией.