Низверженное величие
Шрифт:
Борис помешал его намерениям, но по крайней мере они смогут сейчас откровенно и о многом поговорить. Долгое время отец щадил его, но молчать стало уже невозможно. Борис уехал, даже не поставив в известность родителей, затем потребовал от отца огромную сумму, прикрывшись какими-то туманными намеками. Так дальше продолжаться не может. Он не единственный его сын, притом не малолетний, получает хорошее содержание, холост, ни жены, ни детей. Что у него за расходы! Это же просто расточительство! Развигоров, несмотря на большие прибыли, привык экономить. В свое время отец рассказывал ему поучительный анекдот про деда Миню Попа из Боженцев, и он запомнил его на всю жизнь. Сын знакомого пришел просить у деда Миню взаймы, чтобы открыть торговое дело. Старик пригласил гостя выпить кофе. Сели у камина. Гость высказал свою просьбу, старик велел принести
— Но почему? — спросил гость.
— Потому что ты сидишь возле огня, а чтобы прикурить, достаешь спички…
Намеки сына, в которых фигурировала какая-то папиросная фабрика, напомнили ему эту байку. Константин Развигоров дождался, пока сын пройдет в глубь кабинета, и затворил дверь.
— Ну, добро пожаловать…
— Спасибо, — ответил тот. — Ты один?..
— Один. Мать и девочки еще в Чамкории…
— Под защитой регентов, — пошутил Борис.
— Пожалуй, регентам самим нужна сейчас защита, — ответил Развигоров, занимая свое обычное место за тяжелым дубовым столом. Сейф у него за спиной был заперт, но ключи торчали в двери. На столе были разложены бумаги, и отец начал аккуратно их собирать — А ты по каким делам в столице?
— По службе… Ненадолго…
— И вернешься?..
— Думаю, что вернусь…
— Думаешь или вернешься?..
— Как пойдут дела. Может, и не вернусь, — ответил Борис, сверля отца своим тяжелым взглядом.
— Но там же папиросная фабрика, верфь…
— А это не моя забота…
— А у тебя какая забота?..
— Есть кое-какие грешки. — Сын поморщился. — Солдаты на меня взъелись… Да и этого мне кое-кто не простит… — Борис открыл портфель и вынул тяжелый слиток золота. В кабинете как будто стало светлее от его спокойного блеска. Отец вздрогнул при виде такой ценности, но быстро овладел собой.
— И что же думаешь делать дальше?..
— Это будет зависеть от многого…
— Например?..
— Ну, если придут русские, надо бежать в Турцию или…
— Ловко придумал, ничего не скажешь… — вздохнул отец. И оба замолчали, словно не о чем больше говорить. Когда молчать стало уже невмоготу, Константин Развигоров, опершись ладонью о стол, спросил: — Ну а матери что передать?.. Сестрам?..
— А что захочешь, то и передай…
— Не сумел я научить тебя думать о других, — вздохнул старик. — Вырос законченным эгоистом…
— Ну, не всем же быть такими гуманистами, как ты…
— Хочешь сказать, глупцами… Глупцами, которые всю жизнь пекутся о детях, стараются сделать их людьми, а те считают их дойными коровами…
— Ты мне дал только то, что должен… И то не все…
— Что-о? Я тебе должен?! — вспыхнул отец. — Я никому ничего не должен, это ты мне должен за все тревоги, за все бессонные ночи, за все горе, которое ты мне приносишь!.. Должен!.. И когда же прикажешь расплатиться?..
— Сейчас! — усмехнулся сын.
— А почему не завтра?
— Потому что завтра меня, может быть, уже не будет в живых…
Константин Развигоров ничего не сказал, что-то стало его душить, дыхание участилось. Он откинулся на спинку кресла и задумался. Мысли его были безрадостны… Борис продолжал безучастно сидеть на кожаном диванчике, закинув ногу на ногу, разглядывая свои лакированные сапоги, как будто перед ним не отец, а чужой человек. Константин Развигоров повернулся в кресле и щелкнул ключом. Дверца тяжелого железного сейфа бесшумно раскрылась. Борис видел спину отца, и в голову ему пришло не очень удачное сравнение: он представил себе мужа Эмилии Чанакчиевой, только тот был маленький, щуплый, а отец — крепок, как скала, несмотря на все его годы, и выглядел не столько испуганным, сколько сокрушенным. Отец достал из сейфа несколько продолговатых свертков — колбасок из золотых монет — и положил на стол.
— Очень сожалею, что не сдержался и что нам пришлось вести такой разговор… Может быть, ты когда-нибудь поумнеешь и вспомнишь эту минуту…
— Может быть, — небрежно бросил Борис. — Он уложил колбаски в красивый
— Я тебя прощаю, — ответил отец и, помолчав, добавил: — И не забудь сообщить, куда отправишься. Я тебя создал, я тебя воспитал, хоть и не так, как хотелось бы, но кровь — не вода. Это старая истина. Не забывай ее. Будь здесь твоя мать, сказала бы тебе еще что-нибудь, не хочу делать этого за нее. Не советую спешить с отъездом за границу, но ты лучше знаешь, что натворил, решать тебе. И все же послушайся отца. Подожди где-нибудь возле границы, посмотри, как будут развиваться события. И если перед тобой захлопнутся здесь все двери, тогда только постучись в чужую. Не зря говорят, что чужой хлеб горек…
Борис молчал. Его красивое удлиненное лицо с тяжелой, хорошо очерченной нижней челюстью потемнело, портфель в руке сверкал своими застежками, и под козырьком фуражки, на белой коже лба, выступили мелкие капельки пота.
Собственная наглость стоила ему немалых усилий.
Его самого вывело из равновесия решение бежать, именно поэтому он так бесцеремонно держался с отцом. В эти минуты он вспомнил и бесконечные предупреждения отца, и последний разговор с отцом и братом в этом самом кабинете и с внезапно нахлынувшей злостью констатировал, что они оказались правы… Германия гибла… Гибли все его надежды, вся его вера, вся его уверенность в себе, самомнение и честолюбие..
А впереди была неизвестность…
Вышитая занавеска отбрасывала пеструю тень на лицо Бориса Развигорова. Он открыл глаза, развел руки, потянулся и медленно поднялся с кровати. Голова была тяжелой. Не столько от выпитого, сколько от напряжения игры, бессонной ночи и табачного дыма. Играли допоздна. Сколько он проиграл? Этот вопрос молнией пронзил сознание, он подтянул к себе одежду, начал шарить в карманах. Денег не было. От пачки осталось несколько мятых банкнот. Значит, бумажные деньги кончились, ему не везло. Он оглядел комнату. Окна были закрыты, двери тоже, но щеколда не спущена. Спал все равно что на улице. С тех пор как он все свое богатство держал при себе в маленьком чемоданчике, он не позволял себе подобной неосторожности… Развигоров был не из трусливых, но слиток золота заставлял все время быть начеку. Вот почему он остановился не в гостинице и не у знакомых офицеров местного гарнизона, а нашел одного из старых компаньонов отца, торговца зерном Холилулчева. В детстве он часто гостил здесь с братом и сестрами и только позже понял, почему эти провинциальные богачи с таким вниманием и заботой относились к его семье. Старый Развигоров первым поддержал слабую торговую фирму Холилулчева, потом кредитовал его, объявил компаньоном, хотя, в сущности, торговец зерном Холилулчев превратился в закупщика зерна для мельниц Развигорова.
И все же, разглядывая комнаты, обстановку, представляя себе красивый фасад дома, широкий двор, железную ограду, капитан понимал, что слияние с фирмой Развигорова очень помогло бывшему мелкому торговцу. Даже мебель в доме говорила о хорошем, выше провинциального уровня, вкусе. Скорее всего, это вкус его дочери. Одна из самых красивых женщин города, она одевалась весьма экстравагантно, диктовала здешнюю моду. Был у нее и муж, офицер запаса. Для Бориса это явилось неожиданностью, но, к счастью, они не встретились — зять Холилулчева мобилизован и направлен в часть. Трина, или Димитрина — таким было ее полное имя, — вела себя весьма непринужденно, и Борис надеялся приятно провести здесь время. Может быть, поэтому он и не запер дверь на ночь. Надежда на новый роман незаметно вернула его мысли к тому, что произошло три дня назад. Всю ночь перед отъездом сюда он провел с госпожой Чанакчиевой. Вначале в каком-то ресторанчике, потом у него в квартире. И все было как будто в последний раз. Она вела себя так же, как всегда, без комплексов и без тормозов. Но себя он не узнавал. Утром чувствовал себя как выжатый лимон, единственным его желанием было как можно скорее уехать отсюда, вернуть себе силы и спокойствие, держаться подальше от растревоженной Софии и от этой ненасытной женщины. Он не сказал ей о встрече с отцом, хотя вначале у него было такое желание. Сказал ей только, что должен уехать в город Х-во, куда получил новое назначение. Когда они прощались, она обещала навестить его там, но он ей не поверил. Впрочем, от этой женщины всего можно ожидать, тем более что, как она выразилась, он единственный ее партнер по постели, который доводит ее до умопомрачения.