Низверженное величие
Шрифт:
Но все эти тревоги разом отступили перед непредвиденным несчастьем. Два его солдата бежали в неизвестном направлении. Одним из них был тот, наказанный. Осведомитель из артиллерийского расчета предупредил фельдфебеля, что они собираются бежать, но тот не принял необходимых мер. Капитан Борис Развигоров потребовал объяснений от фельдфебеля. Дознание показало, что в подразделении существует группка коммунистов, давно занимающаяся подстрекательством. Трое из них были задержаны прежде, чем успели покинуть казарму. На допросе присутствовал сам капитан. К большому своему удивлению, он обнаружил, что куда-то исчезли его выработанные годами службы манеры и норма поведения и им теперь владеет одна лишь злость к этому паршивому сброду, который устраивает заговоры, к этим плебеям, осмелившимся выступить против правительства, и даже не столько против правительства —
И чем больше упорствовали арестованные, не желая ни в чем признаваться, тем больше это бесило капитана. Дважды он сам спускался в подвал, пробуя на них силу своих кулаков. В гимназии он увлекался боксом, и полученные тогда навыки сейчас ему пригодились. Двое не выдержали расправы, молчал только третий. И Борис Развигоров приказал отправить его в город, с тем чтобы по дороге конвоиры застрелили его «при попытке к бегству».
Приказ был выполнен. Сейчас протоколы допросов лежали перед капитаном на столе, а рядом с ними — чек от отца. Тот все же усомнился в деловых качествах сына и уменьшил запрашиваемую сумму. Капитан приказал послать протоколы высшему начальству и, насвистывая «Лили Марлен», оглядел свои лакированные сапоги. Он хотел явиться в дом госпожи Чанакчиевой в полном блеске офицера царской армии, владеющего всеми манерами обхождения, принятыми в софийских салонах.
Князь Кирилл вглядывался в темноту соснового леса и думал о времени и о себе: лето радовало плодами людского труда, но крестьяне смотрели не на поле, а в сторону гор. Полицейские отряды, карательные роты непрестанно уходили в синюю даль; министры занимались своими делами и только вечером в тишине просторных спален оставались наедине с возникающей тревогой. Не было больше беззаботности, не было уверенности, страх разъедал их души, в то же время наполняя сердца глухой решимостью отчаяния. Божилов, покинувший недавно коридоры власти, снова вернулся к финансовой деятельности. На его место был назначен бывший царский адъютант Багрянов. Князь Кирилл первый предложил его кандидатуру, убедил и генерала Михова. Сделал он это потому, что знал о желании Филова воспользоваться случаем и заявить о своих претензиях на вакантное место.
Тем не менее князь был недоволен собой. Тут было и что-то другое: он уже ни на кого не надеялся и ко всем кандидатурам относился с мрачным недоверием. Он стал очень мнительным. Прежде он мало над чем задумывался, сейчас же стал прислушиваться к советам своей сестры Евдокии. Поначалу при упоминании кандидатуры Багрянова князь не выражал особого восторга, но его подстегнула Евдокия. Она сказала, что князь стал тенью Филова, что пришло время Багрянова, что он — единственный человек, который способен сейчас вывести страну из тупика. Князь послушался ее и убедил других регентов. Но программная речь нового премьер-министра его смутила. Она была расплывчатая, туманная. Багрянов играл в какую-то свою, очень запутанную игру, пытался двусмысленно пророчествовать. Новый Ивайло, как называл его покойный царь, добрался наконец до кормила власти и с высоты величия старался сделать так, чтобы ему верили и ягнята, и волки. Он предложил объявить амнистию. Этим шагом он хотел припугнуть Филова и Михова. С князем Кириллом они все это обсудили предварительно. Амнистия должна была стать ловушкой для наивных людей.
Результатов, однако, не последовало, и это заставило князя активизировать действия войска и карательных рот. Они должны были делать свое дело независимо от басен премьер-министра. Князь Кирилл хотел как можно скорее задушить партизанское движение, обезвредить ятаков, добиться стабильности, но все больше убеждался в том, что одного желания тут мало. Все это нужно будет делать зимой, когда снега скуют действия партизан и сквозь голые деревья откроется хороший обзор. То, что произошло в Родопах, должно послужить примером для остальных воинских подразделений и полицейских частей. Нужно вселить страх во врагов государства. Вот чего хотел князь, на том же настаивали и другие регенты. Амнистия не решила этого вопроса. Багрянов может ввести в заблуждение только дураков.
У нового министра внутренних дел и здравоохранения профессора Станишева возникли неприятности с военным министерством. Решение о включении жандармерии в борьбу с партизанами было принято, но со снабжением, вооружением и пополнением личного состава дело обстояло из рук вон плохо. Солдаты либо не знали о
Вначале заседания правительства происходили в Лесном училище, где жил Багрянов. Регенты приезжали туда, поскольку премьер-министр был болен. Когда он почувствовал себя лучше, генерал Михов высказал свое неудовольствие, что не пристало регентам таскаться к Багрянову. Станет задирать нос еще выше… Князь Кирилл поддержал Михова, а себе дал зарок не жить больше чужим умом. Заседать решили у Филова. Багрянов продолжал лавировать между суровой действительностью и своими фантастическими планами, стараясь угодить и левым, и правым. Все опасались разрыва отношений с Советским Союзом и в то же время продолжали мудрить с ответом на ноту. Решили открыть консульство только в Варне. Русский полномочный министр Кирсанов был поставлен в известность, но это мало кого успокоило. Напротив, страх перед будущим в правящей верхушке все нарастал…
Бесконечные разговоры, во время которых регенты и министры строили замки на песке и плели сети, в которых сами же и оказывались, очень раздражали князя. И сейчас он не выдержал, вышел подышать воздухом прохладного соснового бора. Бор темнел, как стена, огромные деревья таили в себе тишину неизвестности, холмы напротив терялись в синеватой дали, а из глубоких оврагов поднимался дух смолы и влажной земли. Князь стоял у ворот своей виллы и всей грудью ощущал присутствие леса. За оградой блеснул, поймав солнечный луч, штык часового, и это успокоило князя. Армия и полиция все еще охраняют его, часовые все еще на посту, иначе темный лес может принести немало неприятностей. Вести о сражениях не переставали поступать, действия партизан становились все более частыми и дерзкими. А леса, самой природой отведенные для отдыха и охоты, постепенно стали страшной угрозой.
Кирилл подошел к ближайшему дереву и оперся о ствол. Плечо почувствовало надежность опоры. Он оторвал сосновую веточку и стал жевать иглы. Горьковатый вкус напомнил ему одну женщину, которая любила заваривать чай из сосновых иголок. Она пила его без сахара, и князя удивила эта прихоть. С ней, между прочим, все было не так, как с другими. Это была единственная женщина, которой он старался избегать. Ненасытная, истеричная, в конце концов он стал бояться ее. Снова он встретился с ней во время своего пребывания в Беломорье, но теперь она была замужем, и это спасло его до некоторой степени от ее неуравновешенных ласк. Кирилл близко познакомился с ней в последних классах гимназии. И когда она уехала учиться за границу, с облегчением вздохнул. После ее возвращения между ними осталась обычная дружба, несмотря на то что красота женщины на каждого производила немалое впечатление. В Кавале он застал ее уже госпожой Чанакчиевой. Ему было приятно ее общество, нравилось слушать ее остроумную, ироничную речь, но он все же не решался принять ее у себя. Однажды, правда, поддался слабости, но больше себе этого не позволял. Оказалось, что она стала еще более несдержанной. Что-то хищное, бесконтрольное было во всем ее поведении. И все же он помнил горьковатый вкус чая, который она заваривала на его холостяцкой вилле в Чамкории.
Князь выплюнул отдающие горечью иголки, вытер платком обветренные губы и обернулся. Два регента и Багряное стояли на лестнице и, по-видимому, заканчивали разговор. Министр Драганов, заменивший в новом правительстве Шишманова, размахивал каким-то свертком. Его возмущало, что Бекерле остался недоволен ответом на советскую ноту. Драганов долгие годы был полномочным министром в Берлине, хорошо знал положение вещей в Германии и весьма скептически относился к уверениям немцев в своей победе. Он не скрывал этого и от их представителей в Болгарии, часто вызывая у них гнев. Драганова нельзя было заподозрить в неуважении к немцам, он всегда был их поклонником, и князь Кирилл знал это — значит, и слепые стали прозревать и не могли простить себе прежней недальновидности. Драганов, Багрянов и регенты подошли к князю Кириллу, и он почувствовал, что они на что-то решились.