Но-шпа на троих
Шрифт:
Она потянулась к ручке. Я буравила экстрасенса глазами, посылая ей телепатический сигнал: «Ну, давай же, открывай скорей нужный файл, посмотри, приходила ли к тебе Галка, ну, не тормози, живей».
Инна Семеновна сняла колпачок, встряхнула ручку, потом отложила ее в сторону и взяла мышку.
Я постаралась скрыть бурное ликование. Так, я верно рассчитала! Она же не помнит ничего про Сорокину, а «мысленный приказ» отправить надо!
Внезапно Топильская нервно отбросила ручку:
– Нет!
– Что «нет»? – удивилась я.
– Не стану ничего писать!
– Вы же согласились!
– Да, потому что не знала, в чем
– Но…
– И не просите, – твердо перебила меня Инна Семеновна, – есть ситуации, в которых я бессильна помочь, потому что человек несет вполне заслуженное наказание. Он сам виноват, полностью. Вот обратись ко мне вновь Альмира, я сразу бросилась бы ей на помощь, там беда, болезнь, а в случае с Сорокиной гадость и грех! Пусть господь простит меня за резкие слова. Извините, если я сейчас не лягу, то потеряю сознание.
Я встала, пошла к двери, увидела на столике у входа бутылку минеральной воды, вспомнила, как Альмира, отхлебывая из такой, произнесла: «Когда сильно заболеешь, во все поверишь. Вот мне кажется, что заговоренная водица от Топильской помогает» – и спросила:
– Разве вы сейчас не работаете с Богачевской?
– Нет, – прошелестела Инна Семеновна.
– И воду ей не посылаете?
– Нет. А вы подождите немного в приемной, – слабым голосом сообщила экстрасенс, – через некоторое время принесут вашу бутылку.
Глава 22
Я вышла из кабинета и вновь увидела Аллу Марковну, та заботливо воскликнула:
– Устали? Идите сюда!
Взяв меня под руку, Алла Марковна толкнула дверь, расположенную позади ее стола, и мы оказались в уютной комнате, похожей на гостиную. На буфете стоял чайник, на столе чашки и вазочки, наполненные конфетами, печеньем и пряниками.
– Вы садитесь на диванчик, – захлопотала Алла Марковна, – сейчас вам чайку сделаю. Или больше кофейку хотите? Мы, правда, не рекомендуем кофе после сеанса, но если очень тянет, то можно!
– Спасибо, – улыбнулась я, – право, не стоит так хлопотать. Впрочем, я с удовольствием выпью чаю.
– Вот и отлично, – сказала Алла Марковна, – а я с вами поболтаю, пока Инна Семеновна соберется с силами и водичку для вас зарядит. Уж извините за задержку, но сразу у нее не получается, устает очень, ей восстановиться надо.
Я кивнула:
– Понятное дело.
– Инна Семеновна, – щебетала Алла Марковна, – гений, она очень честный, ответственный человек. Чего греха таить, встречаются иногда такие, с позволения сказать, целители. Возьмут больного, ширь, пырь – и готово, платите денежки. А Инна Семеновна всю себя отдает без остатка, отсюда и результат. Конечно, такая работа изматывает, отнимает силы полностью. Мне иногда страшно смотреть вечером на Топильскую, просто тень, а не человек. Я уж грешным делом тут сказала: «Инна Семеновна, душечка, нельзя же себя так загонять! Откажите кому-нибудь». А она так рассердилась! «Как тебе, Алла, не стыдно! Люди ждут моей помощи!» Очень уж Инна Семеновна добрая, во вред себе!
– Мне Топильская не показалась излишне доброй, – усмехнулась я, – наоборот, она такая категоричная. Не захотела даже за деньги моей подруге, вашей клиентке, письменно
– Странно, – удивилась Алла Марковна, – вообще говоря, Инна Семеновна свои подписи не раздает, она на воду наговаривает, но ведь черкнуть пару слов нетрудно.
– Я тоже так считала, ан нет, – изобразила я из себя обиженную.
– Вот уж совсем на Инну Семеновну не похоже, – недоумевала Алла Марковна, – мы с ней несколько лет вместе, и никому она на моей памяти никогда не отказывала. А чем она мотивировала нежелание писать?
– Ну, Галя ходила не к Топильской. Ее лечила другая доктор.
– Кто?
– Сокирко.
Алла Марковна прижалась к буфету:
– А-а-а… ну тогда ясно! Да уж! И какая беда приключилась с вашей подругой?
– Заболела, подцепила неизвестную науке гадость. Диагноз никак не определят!
Алла Марковна внезапно подскочила к двери, выглянула наружу, потом плотно прикрыла ее и пробормотала:
– Да уж! И чего ее понесло к Олесе! Теперь ей хана!
– Кому? – тоже понизив голос, поинтересовалась я.
– Вашей подруге.
– Почему?
– Да так, – попыталась уйти от ответа Алла Марковна.
Но я вцепилась в нее, словно терьер в тряпку:
– Нет уж, договаривайте! Галине очень плохо, она просто погибает, в таком случае вы не имеете права молчать!
Алла Марковна принялась вздыхать, поправлять волосы, чесать шею, наконец она решилась:
– Ну хорошо, только дайте честное слово, что никому, никогда, ни одной живой душе не расскажете. Инна Семеновна очень рассердится, если узнает о моей болтливости, она никогда ни о ком, даже об Олесе Сокирко, плохого слова не скажет. Но вашу приятельницу ни уколы, ни таблетки не спасут. Тут иной способ нужен.
– Чтоб мне провалиться сквозь землю! – с жаром воскликнула я.
Алла Марковна еще раз выглянула за дверь и, тихонько прикрыв ее, приступила к рассказу:
– Ладно, слушайте. Только начать придется издалека, иначе вы не поймете.
– Хорошо, – кивнула я.
Алла Марковна села около меня на диван и зашептала. Чем дольше она говорила, тем сильнее я удивлялась человеческой глупости.
Топильская была в свое время врачом, обычным терапевтом, работала в районной поликлинике и стаптывала башмаки, бегая по участку. Служба в муниципальном учреждении приносит доктору мало радости. Вызывают его, как правило, пенсионеры да те, кому срочно понадобился бюллетень. Лечиться же мало-мальски обеспеченные люди предпочитают у своего доктора. Бесконечные подъезды, квартиры, каменные от усталости ноги, рабочий день, имеющий тенденцию превращаться в безразмерный. В общем, очень и очень благородная, но крайне тяжелая служба. У районных врачей, большинство из которых женщины, вырабатывается некий пофигизм. Входит докторица в квартиру, видит существо, обвешанное соплями, и мигом ставит диагноз: острая респираторная инфекция или грипп.
Но очень часто именно с насморка начинаются самые разные недуги, допустим, корь. Это, конечно, детская инфекция, но иногда ею болеют и взрослые.
Так вот, Инну Семеновну всегда отличала добросовестность. Она тщательнейшим образом обследовала занедужившего, тратя на каждого очень много времени. В результате домой Инна Семеновна являлась за полночь. Ее нещадно ругал муж, но Топильская ничего не могла с собой поделать, она родилась такой, слишком правильной, жалостливой, ответственной.