Но в снах своих ты размышлял...
Шрифт:
Мужчина, существующий в твоем воображении, крупным планом, в цвете.
Катастрофа.
Ваш сын, говорит акушерка, и сестра подносит его к моему лицу, семь фунтов, пятьдесят два сантиметра. Роды мы оба выдержали без осложнений. Он только чуть посинел, так как хлебнул околоплодной жидкости.
Ваш сын, сказала акушерка. Она что же, имеет в виду того, кто разыгрывает киношные смерти на Дальнем Западе, у кого на бедре болтается кобура с кольтом, кто стоит, широко расставив ноги и выпятив
Вскормленный матерью, он вырастет из пеленок, станет мужчиной, вышколенным меж детской и кухней, меж беговой дорожкой и лошадью-качалкой.
Твой сын.
Что тебе еще нужно? Или ты бы хотела видеть его иным?
Ты любила его, как фарфоровые безделушки в буфете. Ты на опыте проверяла, как делают мужчину из ребенка мужского пола. Его роль и твои режиссерские указания были заранее определены.
В пять лет он набрасывает на стене детской свои первые игры, игры в приличной комнате, в четырех белых стенах.
На одной стене он изображает отца — вон стоит, широко расставив ноги, в любую минуту наготове, нагруженный телевизором, холодильником, стиральной машиной, а вдобавок еще и новым автомобилем.
Ты станешь отваживать его от этих игр: фантастические образы на белой стене, где ты ни пятнышка отыскать не можешь.
Потом он сделает набросок льва, которого отец удушит голыми руками.
Ах, этот мальчишка с его нелепыми выдумками!
Но в конце концов лев у него захлопнет пасть.
Теперь он выхватит кольты, выстрелит и левой рукой, и правой, прямо с бедра, и разделается с отцом, который умрет киношной смертью.
Ты посмеешься.
Глупая игра.
Мальчишка как мальчишка.
Тебя уже нет в живых, ты скончалась от сердечной недостаточности.
Никому не было дела до твоего больного сердца.
Три дня спустя подруга найдет тебя и уведомит твоего сына.
Они освободят твой шкаф, кучей вывалят на пол старые вещи. Ты хранила все свои любимые платья. На что они мне? — скажет сын и отдаст их благотворительному обществу. Привратница расскажет в лавке напротив: Она боялась, что ее отравят.
Мать вечно выдумывала всякие нелепости, скажет твой сын.
Он принял на веру твою роль комической старухи.
Фарфоровые безделушки из буфета он подарит твоей подруге.
На твоих похоронах он будет держать в кармане пальто белые тоненькие и мягкие пластинки ластика, а рядом с ним будет стоять секретарша. На кладбище будет холодно, и он станет уверять, что скорбит по тебе.
Сын, говорит акушерка, и мне слышно, как она называет дату и час рождения, диктует длину, вес и пол.
Семь фунтов — легонький. Я воображаю, каким он будет, когда вырастет.
Ему лишь несколько минут, а ты уже набрасываешь программу.
Я обдумываю, как сделать из него человека, который мне по душе.
Долой будущность героя вестернов. Кольты и насечки канули в прошлое.
Компьютеры и роботы взаимозаменимы, сынок.
Окопные игры твоих собратьев никому не нужны.
В случае войны ты не дашь погрузить себя на корабль, ты и другие. Я придумываю для тебя шанс, сынок.
Я думаю, для того ты и родишь его на свет, чтобы свет этот изменился?
Не в своем уме
Перевод Н. Федоровой
Бук чуждается людей. Изредка к нему заходит женщина, чуть старше его годами, говорит: Из нас бы вышла хорошая пара.
Но Бук и слышать об этом не хочет.
Нет уж, говорит, увольте. У него все в прошлом. Он ни на что не претендует.
Днем он занимается собаками, а по вечерам иной раз пускает к себе эту женщину. Ей лет сорок пять, темные волосы, мягкие руки, пышная грудь. Буку она нравится, собакам его тоже.
Когда, приехав сюда, Бук поселился в старом доме на городской окраине, он был совсем плох. Держал двери и окна на замке, собак запирал на псарне и почти никуда не выходил.
Дом этот долгое время пустовал, штукатурка внутри от сырости пошла пятнами. Бук обосновался в двух комнатах, потому что они защищали его от дождя и снега. Кухню он топил щепой и еловыми шишками.
В первую зиму его видели, только когда он кормил собак или разговаривал с ними на псарне.
Женщина познакомилась с ним случайно, уже весной. Бук решил продать выводок щенков, а темноволосая, прочтя в продуктовом магазине его объявление, наведалась к нему.
У него давно не было женщины.
Говорила она мало, лишь смотрела на него. И не побоялась зайти на псарню, к собакам.
Она не спросила, почему он живет затворником, только сказала: А вы моложе меня.
Позднее она изредка приносила ему газету или овощи с собственного огорода. Она была вдова, Бук заметил у нее на пальце два обручальных кольца, но сама она об этом не упоминала.
Когда в ее саду расплодились полевки, она пригласила Бука. Показала ему, как их истреблять. За каждую полевку она платила ему пять марок, поскольку любила свою ухоженную лужайку.
Скоро и другие владельцы садов стали обращаться к Буку. Но в дома его не пускают. Бук развешивает полевок на деревьях, а на следующий день приходит за деньгами.
Так он зарабатывает на жизнь.
Местные не знают, кто он, и до сих пор относятся к нему с недоверием. Бука это не трогает.
Одной только женщине кое-что известно. Бук изредка рассказывает ей кусочек своей истории.
Он даже не знает, верит она ему или нет.
Она согревает его, ласково гладит мягкими руками. Вопросов задает мало, больше молчит. Она спокойна и размеренна, как дни его жизни.