Ночь чудес
Шрифт:
— Вот незадача, — посочувствовал Рыбий Скелет.
Я на секунду заколебался, но все же сказал:
— Он самого Вальтера Ульбрихта стриг.
— Несчастные люди. Понятно, почему пришлось стену поперек города построить. Мне кажется, вы стали жертвой акции народных мстителей. Тот, кто вас стриг, таким нетривиальным образом выразил свой протест против всего западного мира, устроил символическую расправу с западным немцем. — Он сам и все, кто были в салоне, засмеялись. — Спереди он подстриг вас безупречно, бока, пожалуй, тоже вполне прилично, а вот сзади… Три ступеньки,
— Вы знаете, мне кажется, он не нарочно, не из плохих побуждений. Этот человек, понимаете, пожилой, он хотел сделать мне филировку.
Вот этого говорить не следовало. Салон буквально взорвался от хохота. Визгливый смех, фырканье, хрюканье, писк — в зеркале отражались другие зеркала, они множились до бесконечности, и во всех я видел смеющихся юных стилистов, смеющихся юных клиентов, и девушка за стойкой смеялась, и молодая кассирша за кассой.
— Извините, пожалуйста, — наконец сказал юный шеф, — но очень уж вы нас рассмешили. Гэдээровец, взявшийся делать стрижку с филировкой, — ситуация как в анекдоте.
И опять все засмеялись, я тоже постарался хохотать погромче. Девица из бара подошла, громко цокая каблуками, покачиваясь на невероятно длинных ногах, принесла коктейль, пресловутую «Карибскую мечту», которая оказалась напитком противоестественно яркого голубого цвета, на вкус он мне показался таким же лазурно-голубым. Но все-таки что же он напоминает? Определенно, в коктейле был семидесятипятиградусный спирт, потому что, пригубив, вернее, отхлебнув, я сразу погрузился в обволакивающе мягкий покой. Наверное, этот коктейль — успокоительное средство, подумал я, он у них тут вместо укола, который в кабинете зубного врача делают пациентам, если те слишком уж трясутся. Коктейль дают тому, кто не решается радикально изменить свой имидж. По соседству снова шла работа — стилист нежными движениями снимал излишек оранжевой краски с алюминиевой шапочки на голове клиента.
— Ну как, нравится? — спросила девица.
— Да, очень.
— Море видите?
— Гм…
— А вы глаза закройте. Теперь скажите, что видите?
Я закрыл глаза. Ее грудь опять прижалась к моему правому уху, нежно, ласково, — это девица поправила на мне накидку.
— Что вы видите?
— И правда море. Пляж. Нет, не пляж. Погодите-ка… Скалы, бетонные глыбы.
— Что? Бетонные глыбы?
— Да. Наверное, это укрепление на берегу или что-то такое… но самое главное…
— Что — главное? Что?
— Я вижу флаг, его прибило волнами к берегу. Маленький, голубое поле с белым прямоугольником посередине.
— Что за флаг? — удивилась девица.
— «Голубой Петер».
— Какой еще «Голубой Петер»?
Я открыл глаза и тут увидел, что у девицы глаза немыслимо голубого цвета.
— Так называется флаг, который поднимают рыбаки в море. Это сигнал, он означает: «Мои сети за что-то зацепились».
Она растерянно посмотрела на меня, потом сказала:
— Ну, вы даете. Я смотрю, вы тот еще типчик. — Она со смехом погрозила мне пальцем и, постукивая каблучищами, вернулась за стойку.
— Обычно видят все одно и то же: песок, волны и пальмы, — заметил юный Эйрборн.
— У молодой дамы глаза такие же ослепительно голубые, как ее «Карибская мечта», — сказал я. — Никогда не встречал людей с такими глазами.
— Контактные линзы. Голубые контактные линзы. А глаза у нее на самом деле серые, как штаны пожарного. — Эйрборн усмехнулся и снова в глубокой задумчивости воззрился на мой затылок. — Н-да… Ну, что я вам скажу. Чтобы как-то скрыть ваши три просеки, можно попробовать три варианта. Вариант номер один — состричь все. То есть побрить вас наголо. Но тогда вам не обойтись без золотой серьги в ухе.
Я крикнул «Нет!» так громко, что сидевший в соседнем кресле парень с оранжевыми прядями в волосах подскочил — стилист едва успел отдернуть руку, не то ляпнул бы ему оранжевой краской прямо по лбу. Мягким движением он усадил парня на место и повернул его голову.
— Наголо — ни в коем случае!
— Хорошо. — Эйрборн не настаивал. — Вариант два. Акцентировать эти три — как бы сказать? — три детали.
— Акцентировать? То есть?
— Ну, скажем, можно покрасить в зеленый цвет. Ваша внешность сразу приобретет некий особый нюанс.
— Нет. — Я отхлебнул «Карибской мечты». — Нет. Я не в том возрасте.
— Totally wrong. Напрасно вы так думаете. Слегка астральное звучание… при чем тут возраст?
— Ну да. То есть нет. Не хочу. — Я покосился на молодого человека в соседнем кресле, мастер маленькой кисточкой наносил последние оранжевые штрихи на его виски. Парень младше меня как минимум на двадцать лет. Он, кстати, тоже скосился в мою сторону, не поворачивая головы.
— В таком случае остается третий вариант. Думаю, это самое простое решение. Короткая стрижка. Ступеньки, конечно, будут просвечивать, но уже не так отчетливо. Но должен предупредить вас — вы будете похожи на студента-дуэлянта прежних времен.
— Что? Почему?
— Ну да. На бурша, который в поединке получил шпагой по голове, причем сзади, а это значит, дуэлянт пустился наутек, показав врагу спину.
— Какая мне разница.
— Хорошо. Просто я подумал, надо предупредить вас.
Интересно, откуда у этого Ариэля столь обширные познания о нравах средневековых студентов?
— Двум смертям не бывать… Стригите!
— А височки покрасить не желаете? Седины уже многовато.
— Нет! Пятидесятилетний мужчина с крашеными волосами — что может быть отвратительнее? И с каждым следующим годом вид все более пакостный.
— Ну что вы! Подумайте, ну как бы выглядел Геншер, если бы не закрашивал седину? Добренький дедушка с ушами как у слона, да его никто не стал бы слушаться.
— Нет, нет! Пожалуйста. Только стрижку!
— О'кей. Сперва помоем голову.
Я отпил еще глоток «Карибской мечты», и меня охватило благодушное безразличие ко всему на свете, в голове — а голову я откинул назад — клубился приятный туман. Я увидел, что Эйрборн вытряхнул себе на ладонь немного геля ядовито-зеленого цвета и мягкими, ласкающими движениями принялся втирать эту зелень в мои волосы.