Ночь для двоих
Шрифт:
Лорд Вир улыбнулся.
Миссис Дилвин наклонилась к Элиссанде и шепотом спросила:
— Миссис Дуглас не страдает запорами? Моя мама страдала.
— Да, к сожалению, это у нее бывает, — сказала Элиссанда, — и еще она не любит овощи и ненавидит чернослив.
— Мама тоже не любила чернослив. Посмотрим, может быть, ей больше понравятся сушеные абрикосы?
— Спасибо, — изумленно пробормотала Элиссанда. Она не привыкла, чтобы кто-то делил с ней ее заботы.
Она даже не взглянула на тетю Рейчел, которая сладко спала, и вышла вслед за лордом Виром из ее комнат.
— Поторопитесь, иначе мы опоздаем на поезд.
Элиссанда
— А может быть, нам не обязательно ехать? Тем более так скоро?
— Обязательно. — Тон лорда Вира не допускал возражений. — Неужели вы не хотите, чтобы человек, вырастивший вас, познакомился с вашим замечательным мужем? Признаюсь, я взволнован. У меня никогда не было двоюродного дяди... или кем он мне приходится? Мы прекрасно уживемся, он и я.
Как художник Фредди был обязан своим становлением Анжелике. Именно она, увидев его карандашные рисунки, рекомендовала ему попробовать себя в акварели, а потом и начать писать маслом. Она осилила скучнейшую книгу о хроматографии масляных красок и изложила для него самые главные моменты. Она познакомила его с работами импрессионистов, давала читать журналы по искусству, которых в ее доме было великое множество.
Он никогда не мог работать, Когда кто-то находился рядом. Кроме нее. С самого начала она находилась рядом, обычно с толстой книгой, которую с увлечением изучала. Время от времени она зачитывала ему научное обоснование того, почему наличие свинцового сахара в краске приводит к быстрому потемнению картины, пикантный сонет Микеланджело, посвященный красивому молодому юноше, или рассказ о печально известном Салоне отверженных [16] 1863 года.
Так что работа с ней была бы чрезвычайно удобной и полезной.
16
Салон отверженных — выставка полотен и скульптур, не принятых на Парижский салон.
Если бы не ее нагота.
Анжелика лежала на кровати, установленной в студии ее слугами, на боку, спиной к нему. Ее голова покоилась на руке. И читала «Сокровища искусства Великобритании».
Ее волосы были распущены и свободно падали на спину — роскошная грива, каштановая с примесью охры. Ее кожа светилась, и создавалось впечатление, что сияние идет изнутри. Изящные формы ягодиц заставляли Фредди сильнее стискивать пальцами карандаш, и это не говоря о ее груди и темном треугольнике внизу живота, которые отражались в установленном перед ней зеркале.
Ему приходилось поминутно напоминать себе, что его цель — искусство и прославление красоты. Привлекательность ее тела была такой же частью природы, как гладкая кора березы или залитая солнцем гладь деревенского озера. Фредди следовало думать о формах, цвете, игре красок.
Не получалось. Ему хотелось отбросить карандаш и бумагу, подойти к этому изысканному сочетанию форм и цвета и...
Он опустил глаза и уставился на свой набросок. Не помогло. Он уже сделал несколько зарисовок: общий план картины, волосы и профиль, средняя часть тела и то, что он видел в зеркале.
— Знаешь, Фредди, до возвращения из Франции я думала, что после интрижки с леди Тремейн ты стал мрачным и ожесточенным. А ты такой же, как был.
Это было в манере Анжелики — поднимать самые неожиданные вопросы. Фредди взглянул на девственно чистое
— Прошло много времени, Анжелика. Четыре года.
— Но ты вылечился?
— Она не была болезнью.
— Ладно, ты оправился от потери?
— Понимаешь, она никогда не была по-настоящему моей. — Он достал из коробки остро отточенный карандаш. — Думаю, я знал с самого начала, что у нас мало времени.
Он был по-настоящему счастлив с леди Тремейн. Но в их отношениях всегда присутствовал элемент тревоги. Когда она помирилась с мужем, его сердце было разбито, но он не озлобился, посчитав такой поворот событий не предательством, а окончанием прекрасного периода своей жизни.
Фредди перевернул страницу и сделал набросок ног Анжелики, желая иметь возможность провести ладонями по гладкой прохладной коже.
Леди Тремейн однажды сказала, что Анжелика влюблена в него. Фредди редко подвергал сомнению мнение любимой женщины, но именно это высказывание прозвучало, когда она уже решила помириться с супругом, а значит, хотела, чтобы Фредди тоже устроил свою жизнь. С кем угодно.
Если Анжелика и была в него влюблена, то уж точно не давала никакого повода так подумать. А если леди Тремейн и была права, прошло уже четыре года, слишком долгий срок, чтобы привязанность сохранилась.
Он перевел взгляд на Анжелику. Все ее внимание было поглощено книгой. Она даже делала какие-то заметки на полях. Нет, о соблазнении здесь и речи не было.
— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал он. — Я выйду. Одевайся.
Анжелика не стала бы утверждать, что была влюблена во Фредди всегда. Всегда — это очень много, сюда входят и полузабытые годы детства. Нет, она точно знала, когда именно родилась ее любовь. Тогда ей было семнадцать лет, а ему — восемнадцать.
Он приехал домой на каникулы после первого года обучения в Крайст-Черч [17] , а она осенью собиралась начать учебу в Леди-Маргарет-Холл [18] . Растянувшись на одеяле неподалеку от него — Фредди как раз устроился рисовать на берегу реки Стаур, — она то задавала вопросы относительно Оксфорда, то безжалостно критиковала его работу. Анжелика сама не рисовала, но имела удивительно острый глаз и была чрезвычайно горда тем, что не кто иной, как она объяснила Фредди, что для изображения бликов используют не чисто белый цвет, а более светлый оттенок того цвета, который следовало подчеркнуть.
17
Один из самых крупных аристократических колледжей Оксфордского университета.
18
Женский колледж леди Маргарет Оксфордского университета.
Анжелика ела персик, бросала камушки в реку и объясняла Фредди, что ему следует добавить синьки в зеленый цвет, если, конечно, он хочет передать глубокую зелень летней листвы. Она не знала, слышал ли он хоть слово из всего ею сказанного, потому что никак не отреагировал, а лишь, зажав в зубах одну кисточку, потянулся за другой.
В этот момент и ударила молния. Анжелика взглянула на юношу, своего старинного друга, словно видела его впервые, и ей страстно захотелось поменяться местами с кисточкой— почувствовать на себе его губы, язык, зубы.