Ночь генерала
Шрифт:
Капитан Бойович нагнулся и взял конверт, засунутый между ножками ребенка. Скрипя зубами, он открыл его и протянул командующему.
«Это ждет каждого серба из Фочи, если ты немедленно не снимешь осаду города. Это же ждет каждого серба в независимой Хорватии, если ты, Дража Михайлович, не прикажешь своим бандитам выйти из леса и сдать оружие!»
Даже сейчас, в зале суда, он с трудом сдержал подступившие слезы. Тогда он приказал своим войскам в
«Однако, Батька, так не пойдет! – закричал кто-то из толпы офицеров и солдат. – Мусульманка мне не мать!»
«Братья мои, дети мои, мы не усташи. Мы не такие. И мы не будем такими никогда и ни при каких обстоятельствах. Мы не преступники, и мы не мстим. Вперед, на Фочу, и будем вести себя как герои и солдаты, как это и должно…»
– Есть у вас дети? – спросил судья крестьянина Латифа.
– Было их у меня пятеро. Сейчас остался один… четверых четники зарезали.
– Когда и где?
– На второй день после Рождества сорок второго. Только мы сели ужинать…
– Чье это было Рождество? – прервал его вопросом защитник Иоксимович.
– Как это чье? Рождество оно и есть Рождество.
– Православное и католическое Рождество приходятся на разные даты.
– Это было на наше, товарищ, на наше… настоящее Рождество. В Фоче нет католиков. Они ворвались в дом, похватали нас прямо за обеденным столом. Тут же нас и убивать стали. Ножами. Четверых моих дертей и меня тоже… Вот, видите, – он показал шрам от ножа поперек горла. – Аллах меня спас. Двадцать дней потом не мог ни есть, ни говорить.
– Кто был их командиром?
– Не знаю. Говорили…
– Командовал лично он, – прокурор показал пальцем на генерала.
– Теми, кто убил моих детей, командовал какой-то Обрад Тостич. Так по крайней мере говорили.
– Что вы можете сказать на все это, обвиняемый? – спросил судья Джорджевич, протирая платком запотевшие стекла очков.
– Позор. Преступление и огромный грех. Что же я еще могу сказать? Был нарушен мой приказ, и, насколько я помню, мой военный трибунал осудил большую группу четников на смерть.
– Они были расстреляны?
– Абсолютно все.
– Назовите их имена и фамилии, – сказал прокурор.
– Этого я не знаю. Это известно вам, прокурор.
– Мне?
– В ваших руках мой архив, там есть и приговор с именами тех людей, которые опозорили мою армию и мой народ.
– Пригласите свидетеля Иозо Урожника. Судья решил замять спор между прокурором и обвиняемым.
Свидетель в белой рубашке, без правой руки, вошел в зал с выражением испуга на лице. Голос его дрожал, когда он сообщал данные о своем имени, месте и годе
На вопросы он отвечал бессвязно, постоянно щурясь. В его село, Плоче, ворвались четники и согнали всех жителей на центральную площадь. Собрав целую толпу народа, они начали, как сказал свидетель, расстреливать ее. Некоторые попытались бежать.
– Бросился бежать и я… бегу и все оглядываюсь, и вижу, как горят дома… Мато пуля попала в затылок, он упал… я получил несколько пуль в плечо… думаю, это была очередь из автомата, в спину… Я потерял руку, дом, двоих родственников.
– Скажите, а в окрестных селах происходило что-либо подобное? – спросил прокурор.
– Такое же творили они в Горажде, и в Ковачево Поле, и в Вишневе, и в Дубе… да и в Любише, но так, как в Прозоре, не было нигде.
– И все это были четники?
– Да, четники, под командованием оккупантов… С итальянцами вместе.
– Алекса, вы, как значится в моих документах, являетесь и свидетелем, и жертвой бандитского ножа Дражи Михайловича, – Минич рылся в толстой пачке бумаг, лежавшей перед ним. – Я вижу, что ваша левая рука действует плохо, а на шее у вас заметный след от… Расскажите нам все, что вы знаете.
– Я крестьянин из села Рибац, недалеко от Прозора. Нас, Пранюшичей, было в селе девять домов. Мои еще в старые времена пришли из…
– Давайте сразу ближе к делу, прошу вас, – сказал судья. – Расскажите, как и когда вы пострадали.
– От четников, в октябре сорок второго. Они ворвались в наше село как звери… Один из них вытащил нож и спросил меня, кто я такой. Я ответил, что я человек, крестьянин. Ну, нет, сказал он, я знаю, что ты коммунист, поэтому ложись на землю, и я тебя зарежу.
– А вы не помните поточнее, что именно сказал вам этот четник? – спросил прокурор.
– Если точно, то он сказал так: «Ложись, я тебя резать буду, мать твою миллион раз!»
– И что же было дальше?
– Дальше он мне перерезал горло. Вот, смотрите, – он задрал подбородок. – Когда он перерезал мне горло, я попытался бежать, но он вонзил мне нож прямо в сердце!
– Прошу вас правильно понять меня и извинить, – тихо произнес защитник Иоксимович. – Я не хочу, поверьте, ставить под сомнение те несчастья, которые вам пришлось пережить. Но все же мне непонятно, как это может быть, чтобы вы после того, как вам перерезали горло да еще и ударили ножом в сердце, оказались здесь, да еще и в роли свидетеля?
– Он хотел мне перерезать горло, но нож прошел только по коже. Вот, посмотрите, – он опять задрал подбородок. – Я уверен, что он метил мне прямо в сердце, но промахнулся и попал в левую руку. Буквально раскроил мне мышцу.
– Жгли ли четники дома? – спросил Минич.
– Да. Они подожгли несколько сел: Ковачевичи, Маглице, Копчичи и Орашац. Целых домов почти и не осталось. Расстреливали всех, кто ростом выше винтовки.
– Как это – выше винтовки?
– Очень просто. Поставят ребенка рядом с винтовкой и, если он хоть на палец выше, тут же его расстреливают.