Ночь греха
Шрифт:
Она села, лицо опустошено.
– Из-за того, что вы сожгли все те бумаги и все же отдали окаменелость? Я не понимаю, как могли вы это сделать. Я не понимаю, почему вы не предвидели того, что случилось, почему не попытались предотвратить это.
– Я никак не предполагал, что они доберутся до вас. Я ожидал более прямого нападения, направленного только на меня.
– Значит, вы ошиблись. И теперь все доказательства этого гиганта исчезли. Вас это не тревожит?
– Нет.
– И по вашей вине то, что могло стать самым важным открытием века, утрачено для науки. – Она плакала. –
– Да, – сказал он.
Она опустилась на колени, чтобы собрать оставшиеся клочки бумаг с пола. Слезы лились дождем. Мисс Энн Марш явно не знала, как следует плакать красиво – изящно промокая лицо носовым платочком. Вместо этого она испускала короткие душераздирающие звуки отчаяния, нос у нее покраснел, веки заблестели.
– Мне нет прощения, но кости все еще лежат там, в Азии, – сказал он. – Пройдет десять лет, или пятьдесят, или сто, но в конце концов кто-то снова проникнет в эти пустынные земли.
– Вы не организуете экспедицию, чтобы найти их? – Она высморкалась.
– Нет.
– Почему же? – Веки у нее малинового цвета, щеки в пятнах, но он умилился при виде ее склоненной спины. Нежной белой шеи.
– Обстоятельства изменились. Никто с Запада не может там выжить. Ни мгновения. Даже изменив облик.
Она встала, чтобы взглянуть на него – во взгляде обвиняющее пламя.
– Значит, вы сделали что-то ужасное!
– Да, – сказал он. – Но все равно эта одна неудача не изменит истины, и, может быть, никакое общество не способно проглотить за раз столько сведений, все переворачивающих, с такой быстротой. А пока…
Что пока? Вы все еще не понимаете, насколько это важно, да? Для вас это всего лишь абстракция. Хотелось бы мне показать вам существа, которых выкопали из земли прямо здесь, в Англии. Хотелось бы мне, чтобы вы поняли. – Это вы не понимаете.
Энн подошла к письменному столу – в руках обрывки бумаг, щеки поблекли от слез.
– Как же я могу понять, если вы ничего не объясняете?
– Тогда поймите: что, если Урия сказал правду, и он на самом деле не умер?
– Кто?
– Тоби Торнтон! – Он подошел к ней и, схватив ее за руки, встряхнул ее. – Что, если он действительно жив! Живая плоть важнее, чем мертвые кости! Я хочу выбрать жизнь, Энн!
Не понимая, она смотрела на него – синева, набрякшая влагой, как утренняя стирка в понедельник. Ее губы раскрылись, дрожа. Сам не понимая, что им движет, Джек наклонился и поцеловал ее.
Она сопротивлялась лишь мгновение, потом ответила на его поцелуй мокрыми от слез губами. Ее муслиновое платье смялось под его руками. На спине корсет жесткий и неподатливый; шнуровка бежит по спине невысоким хребтом. Энн Марш, честная диссентерка, все еще не может отринуть строгих правил моды, хотя и обрела такую страстность, что не в силах отказать ему.
Он впился в ее губы, ища ее честности и доброты, ища чистоты ее невинной страсти. Вкус соли и женщины, соблазнительный, как грех. Его охватило неуправляемое вожделение, ему захотелось взять ее тут же, на столе, но он прервал поцелуй, прижался щекой к ее затылку, закрыл глаза и заставил себя расслабиться – мышца за мышцей.
– Бумаги, которые я сжег, – сказал он, – все эти свитки и клочки – это записи всех моих странствий и странствий Тоби. Без них я не могу создать карты, которые нужны Британии. Если русские шпионы доберутся до этой цели первыми, Индии грозит вторжение. Вот почему мне нужно было спасти окаменелость в первую очередь – не было ничего иного, настолько ценного для Урии, чтобы заставить его сохранить бумаги его кузена.
Она дрожала в его объятиях, нежная, сердитая и внимательная.
Вы не можете восстановить их по памяти?
– Для карт нужны точные измерения, цифры, направления. Во время многих из этих переходов я шел вслепую или был болен. Иногда мы передвигались по ночам. Гималаи – это лабиринт, и я слишком часто бывал незрячим странником. Записки Тоби возмещали все это. Теперь у меня нет ничего. И что хуже, теперь я не могу указать то место, где держат Тоби, пока не отправлюсь снова, переодевшись, туда, в живой ад гор и пустынь, и не отыщу, прочесывая лига за лигой, фут за футом, его темницу.
Она отодвинулась, чтобы вытереть слезы и высморкаться – губы розовые и истерзанные. Разгладила несколько из немногих оставшихся клочков бумаги, лежащих на столе; волосы блестят, пушистая мягкая масса.
– Вы, конечно, не предполагали, что придется их сжечь.
– Нет, я даже попросил Райдера дожидаться моего знака на тот случай, если мне понадобится его помощь. Ваше появление немного нарушило мои планы.
– И так вы потеряли все. Человечность заставила вас не спешить с местью, – сказала она. – Хорошо быть человечным.
– Что вы хотите сказать?
– Вы хотели убить их всех, да? Но не убили. – Она посмотрела на него и улыбнулась с внезапным сиянием. – Потому что их трупы могли обеспокоить герцогиню?
Потрясенный, он рассмеялся. Она, очевидно, не понимала. Она не могла постигнуть, что означает для него решение отправиться туда, на поиски Тоби. Ни на минуту не забывая, что, добравшись туда – если доберется, – он скорее всего лишь убедится, что Урия солгал и что Тоби все-таки нет в живых.
Но она столкнулась лицом к лицу со смертью, ее чуть не удавили, на ее глазах исчезла окаменелость, которую она ценила, как драгоценность, и все же она увидела правду. И вместо того чтобы ужаснуться ей, пытается шутить, чтобы шуткой, хотя бы отчасти, смягчить его страдания. Он почувствовал себя униженным, словно ему явилось чудо, а он не настолько чист, чтобы приблизиться к нему. И это помогло ему обрести здравый смысл.
– Я словно распался на составные части, – сказал он, отдышавшись. – Прошу прощения.
– Мне кажется… мне кажется, я чувствую то же самое, – отозвалась она, – как будто я вот-вот разойдусь по швам.
– Энн, мне хотелось бы…
Она подняла на него глаза, в которых выразилась вся ее душа.
– Чего?
Храбрость изменила ему.
– Того, чего хотелось бы вам, – сказал он. Он не мог выразить это словами – эту хрупкую потребность.
– Тогда я хочу, – ответила она на его невысказанную просьбу, – я хочу, чтобы вы снова обняли меня. Просто обняли. Может быть, тогда ни один из нас не распадется?