Ночь и день
Шрифт:
– В моих мечтах вы всегда рядом со мной. Выходит, я вас выдумал.
– Понимаю, – кивнула Кэтрин. – Поэтому все напрасно. Знаете что, – почти сердито сказала она, – вы должны это прекратить.
– Не могу, – ответил он. – Потому что…
Он понял вдруг, что настало время сказать вслух самое важное, то, о чем он так и не смог поведать ни Мэри, ни Родни – тогда, на набережной, – ни пьяному бродяге. Как же сказать об этом Кэтрин? Он мельком взглянул на нее; она отвернулась и, похоже, отвлеклась на что-то, потому что он был уверен: она его не слушает. Это так возмутило Ральфа, что ему стоило немалого труда сдержаться и не покинуть немедленно этот дом. Ее рука безвольно лежала на столе. Он схватил ее и сжал, словно желая увериться в том, что она – да и он сам – действительно существуют.
– Потому что я люблю вас, Кэтрин, – сказал он.
Но в этом признании не хватало чего-то – тепла, нежности? Она тихо покачала головой и отдернула руку, отвернувшись: ей стало неловко за него. Может, она почувствовала его беспомощность. Догадалась, что в центре его картины – пустота, ничто. Он и в самом деле был куда счастливее на улице, когда мечтал о ней, чем здесь, рядом с ней. Ральф бросил на нее виноватый взгляд, но не заметил в ее глазах ни разочарования, ни упрека. Кэтрин сидела притихшая и задумчиво катала по гладкому темному столу рубиновое кольцо. И Денему – он даже отвлекся на миг от своего несчастья – вдруг стало очень интересно, какие мысли ее сейчас занимают.
– Вы мне не верите? – спросил он так смиренно, что она улыбнулась.
– Насколько я понимаю… но что же мне делать с этим кольцом, скажите на милость! – Она разглядывала кольцо.
– Я бы посоветовал отдать его мне на хранение, – ответил он то ли в шутку, то ли всерьез.
– После всего, что вы тут наговорили, как я могу доверять вам?.. Если вы не возьмете свои слова обратно.
– Хорошо. Тогда – я не люблю вас.
– Но все же я думаю, что любите… Как и я вас, – сказала она будто невзначай. – В конце концов, – добавила она, снова надевая кольцо, – как еще назвать то, что мы чувствуем?
И посмотрела на него так, будто ждала от него подсказки.
– Это только с вами я сомневаюсь, а когда один – нет, – объяснил он.
– Так я и думала, – ответила она.
И Ральф, пытаясь объяснить ей свое состояние, рассказал, что чувствовал, глядя на фотографию, записку и цветок из Кью, – она выслушала его очень серьезно.
– А потом вы бродили по улицам… – задумчиво произнесла она. – Это плохо. Но мое положение еще хуже, поскольку тут вообще нет ничего вещественного – только чистая иллюзия… Опьяняющая. Можно ли влюбиться в идею? Поскольку если вы влюблены в видение, то я – именно в идею.
Объяснение показалось Ральфу очень странным и невразумительным, но после тех невероятных перемен, которые претерпели его собственные чувства за последние полчаса, не ему упрекать Кэтрин в преувеличениях.
– Зато Родни, похоже, превосходно разобрался в своих чувствах, – едко заметил он.
Музыка, ненадолго стихшая, зазвучала вновь – мелодия Моцарта была достойной иллюстрацией к простой и изящной любви тех двоих.
– Кассандра не сомневалась ни минуты. А мы… – она неуверенно взглянула на него, – мы видим друг друга так зыбко – как дрожащие огни…
– Как огни в бурю…
– В центре бури, – закончила она.
Стекла вдруг зазвенели под напором ветра. Они затихли, вслушивались в тишину.
Тут дверь осторожно приоткрылась, и в комнату заглянула миссис Хилбери – сперва с опаской, но, уверившись, что она попала именно в столовую, а не куда-то еще, она зашла и, похоже, ничуть не удивилась тому, что увидела. Как обычно, у нее явно была какая-то своя цель, но она рада была отвлечься и отдать дань одной из тех странных и необязательных традиций, которым, непонятно почему, старательно следуют все остальные.
– Пожалуйста, не позволяйте мне вас прерывать, мистер… – Миссис Хилбери, как обычно, не помнила имен, и Кэтрин решила, что мать не узнала Денема. – Надеюсь, вы нашли что-нибудь интересное почитать, – добавила она, заметив книгу на столе. – Байрон… о, Байрон! Я застала людей, которые знали его при жизни.
Кэтрин поднялась было, смутившись, но не могла сдержать улыбки: для ее матери чтение Байрона в столовой поздним вечером, наедине с незнакомым молодым человеком – самое обычное дело. Как удачно все обернулось, подумала она, чувствуя нежную благодарность матери с ее чудачествами.
Но Ральф заметил, что миссис Хилбери поднесла книгу так близко к глазам, что вряд ли может разобрать хоть слово.
– Мама, отчего вы не спите? – вскликнула Кэтрин, в одно мгновение превращаясь в разумную и строгую блюстительницу порядка. – Расхаживаете по дому…
– Уверена, ваши стихи мне понравятся больше, чем лорда Байрона, – сказала Денему миссис Хилбери.
– Мистер Денем не пишет стихов. Он писал статьи для папиного «Обозрения», – напомнила ей Кэтрин.
– Ох, дорогая, как это глупо, что я перепутала! – воскликнула миссис Хилбери и засмеялась, хотя что тут смешного, Кэтрин совершенно не понимала.
Ральф почувствовал на себе ее взгляд – рассеянный и проницательный одновременно.
– Но я уверена: вы любите поэзию и даже читаете стихи по ночам. По глазам вижу. Глаза – зеркало души! – объявила она. – Я не очень разбираюсь в законах, хотя у меня были знакомые юристы. Некоторым так шли их парики! Но в поэзии, мне кажется, я немного разбираюсь. И во всем таком, что не написано, а… – И взмахнула рукой, словно желая показать, как много вокруг ненаписанной поэзии, стоит только вглядеться. – Звездное небо, стелющийся туман, баржи на реке, закат… Ах, дорогие мои, – вздохнула она, – и закат тоже прекрасен! Иногда я думаю, что поэзия – это не то, что мы пишем, но то, что мы чувствуем, мистер Денем.
Пока мать говорила, Кэтрин демонстративно отвернулась, и Денему показалось, что миссис Хилбери обращается лично к нему, будто хочет увериться в чем-то, пытаясь завуалировать это туманными малопонятными фразами. И не важно, какие слова она произносила, – ее лучистый взор словно говорил ему: дерзай! Как будто с высоты прожитых лет эта женщина подает ему сигнал, приветствуя его, – так корабль, прежде чем скрыться за горизонтом, поднимает трепещущий флаг, приветствуя другое судно, отправляющееся по тому же пути. Он молча кивнул, почему-то уверенный, что она уже получила ответ на свой вопрос и довольна им. Как бы то ни было, миссис Хилбери пустилась в рассуждения о судебной системе, что вылилось в порицание английского правосудия, которое, с ее точки зрения, сводилось к заточению бедняг, которые не в состоянии расплатиться с долгами. «Скажите, неужели мы никогда не сможем обойтись без этого?» – вопросила она, но тут Кэтрин еще раз напомнила матери, что ей пора спать. Поднимаясь по лестнице, Кэтрин оглянулась – Денем смотрел ей вслед долгим, пристальным взглядом, как тогда, на улице, под окнами ее дома.