Ночь и город
Шрифт:
Адам сунул в карман десять фунтов.
— Вы бы поели чего-нибудь, — сказал он.
— Послушай, Адам. Ты мне нравишься. Ты честный парень. И разумный. Мне что-то не по себе. Я хотел бы некоторым образом… недели две побыть в стороне от дел. Хочу, чтобы ты на это время взял на себя обязанности по управлению клубом. Получишь третью часть наших доходов.
Адам налил в чашку томатного сока и протянул Носсероссу.
— Нет, — сказал он, — меня это не интересует.
— Как? Это место приносит мне в среднем полторы сотни фунтов
— Я, в любом случае, собирался оставить эту работу.
— Что? Слушай, Адам, ты этого не сделаешь! Боже правый, да ты единственный человек в мире, кому я могу по-настоящему доверять! Послушай, ты мне очень нравишься. Зачем тебе уходить?
— У меня есть одна мечта: я хочу заняться скульптурой.
— Адам, ты мне нравишься, и я отношусь к тебе как к лучшему другу. А ты решил бросить меня на произвол судьбы. За что? Разве я плохо с тобой обходился? Прошу тебя, побудь со мной еще чуть-чуть! У тебя будет время заняться скульптурой — вся жизнь впереди! А я прошу тебя побыть со мной еще несколько недель. Помимо всего прочего, для тебя это шанс немного подзаработать. Или ты хочешь больше?
— Дело вовсе не в этом…
— Разве я не дал тебе работу, когда ты явился в мой кабинет без гроша в кармане?
— Да, это так, но…
Носсеросс вдруг с горечью вскрикнул:
— Да какого черта я тебя тут упрашиваю? Черт бы тебя побрал! Можешь убираться на все четыре стороны! Я только попросил тебя побыть со мной неделю-две, пока я не в форме, и именно в это время ты решил улизнуть! Если ты так спокойно можешь бросить меня в беде, то проваливай, катись отсюда ко всем чертям! Неблагодарный щенок!
— Послушайте, Фил, если хотите, я останусь еще ненадолго, пока вы не… придете в норму.
— Не надо меня жалеть!
— Я вас не жалею. Я остаюсь, потому что вы мне нравитесь.
— Тогда давай на этом и порешим, — сказал Носсеросс. — Боже правый, мои нервы совсем расшатаны… Ты теперь мой управляющий, тебе принадлежит ровно тридцать три целых и три десятых процента всех доходов… И запомни, близится неделя Коронации. Она принесет тебе минимум сотню фунтов.
«В конце концов, две недели ничего не решают, — подумал Адам. — И, как ни крути, этих денег мне хватит на год спокойной работы».
— Договорились, — сказал он, — а теперь пойдемте, вам просто необходимо немного перекусить.
Они вышли на улицу и, поеживаясь на остром утреннем ветру, зашагали по направлению к Корнер-Хаус.
— Господи помилуй! — воскликнул Носсеросс. — Ты только посмотри, кто там сидит!
За соседним столиком, прихлебывая кофе, сидел Фабиан, явно чем-то взволнованный. Едва завидев Носсеросса, он закричал:
— О Боже, Боже, глазам своим не верю! — и быстрыми шагами приблизился к их столику. — Это ты, Носсеросс, старый прохвост! Слушай, Фил, если хочешь увидеть настоящее шоу, приходи ко мне. Слыхал об Али Ужасном Турке? Так вот, он возвращается на ковер! И он
— У меня есть сильное желание расквасить тебе нос, — вставил Адам.
— Так давай же, расквась мне нос! — ответил Фабиан. — Я просто умираю от страха!
— Что все это значит? — спросил Носсеросс.
— Поединок века. Али Ужасный Турок против Кратиона. Придешь?
— Что, старый Али? — воскликнул Носсеросс. — Ему, должно быть, уже лет семьдесят. Я видел его лет тридцать назад, и уж кем-кем, а трусом его никак нельзя было назвать. А какой борец! Не очень умелый, учти, и без всякого подхода, но каков напор! Сердце льва, сила медведя!.. Неужели он еще жив?
— Увидишь, — отвечал Фабиан.
— Послушай, — сказал Адам, — позволь мне быть судьей на этом поединке.
— Я сам буду судьей, — отозвался Фабиан и улыбнулся Носсероссу. — Он до смерти боится, что Али…
— Дело вовсе не в этом. Ты прекрасно знаешь, что старый Али уже никуда не годится. Ему ни за что не победить. Все, что у него осталось, — это его гордость. У него только один глаз. Им движет лишь вера в собственную непобедимость. А теперь ты ставишь его против парня, который моложе его на сорок лет. И не стыдно тебе?
— Желаешь сделать ставку? — спросил Фабиан с ухмылкой.
— С тобой в качестве судьи? — отозвался Адам. — Нет уж, спасибо.
— Ставку? — переспросил Носсеросс. — Ты что, спятил? Собачьи бега — грязная штука, с боксом не все чисто, то же самое на скачках… Но борьба! Честных поединков не было уже лет сорок.
Фабиан вызывающе ухмыльнулся в лицо Адаму.
— Я так и думал, что ты побоишься ставить на Али, — проговорил он.
— На кого ты поставил?
— Сорок на Кратиона.
— Согласен, — сказал Адам. — Ставлю два фунта против твоих сорока.
— По рукам.
— Идиот! — воскликнул Носсеросс, когда Фабиан ушел. — Зачем ты позволил ему вытянуть у тебя два фунта?
— Зря вы так думаете. Старый Али не сдастся, пока в его груди бьется сердце. Но я бы не пожалел и десяти фунтов, чтобы отменить этот поединок.
Хелен только что проснулась: разгоряченная, посвежевшая, зарядившаяся новой энергией, словно мощная батарейка. Она схватила Адама за руку горячими, как огонь, пальцами и сказала:
— С добрым утром! Поцелуй меня!.. Еще раз!.. А теперь скажи мне, какая у тебя выдалась ночь?
— Носсеросс хочет сделать меня управляющим.
Хелен села на постели и вскрикнула от радости:
— Не может быть! Управляющим? Нет, правда? Господи, ведь это десять, а то и целых двенадцать фунтов в неделю!
В ее веселье было что-то заразительное. Адам засмеялся и сказал:
— Я буду получать комиссионные, третью часть доходов.
— Третью часть! Нет, ты, наверное, шутишь. Скажи мне честно: сколько?